Кукловод - Андрей Троицкий

Годы заключения научили Дунаева разным наукам. В том числе не лезть в долги, жить по средствам, считать копейку и не шиковать даже в том случае, если за твои удовольствия платят посторонние люди. Дунаев признавал только русскую кухню. В ресторане он позволил себе уху из стерляди на шампанском, куриный холодец под водочку, жадно, с аппетитом съел судака в тесте и запил его бокалом «Шабли».

Ужинавший с «Послом» Рахмон Ашуров, удивился прожорливости старика, раскрыл бумажник, собираясь рассчитаться за ужин. Но Дунаев сказал, что сегодня угощает он. Это не прихоть, а приказ. «Посол» выудил из кармана облезлый старушечий кошелек. Ашуров стыдливо опустил глаза. Близоруко щурясь, Дунаев рассыпал на столе и дважды пересчитав мелкие деньги. Наконец, расплатился, оставив официанту унизительно мизерные чаевые.

К подъезду ресторана подали машину. Развалившись на заднем диване, Ашуров велел водителю ехать в ночное заведение «Каприз», открывшееся буквально на днях и тут же ставшее престижным и модным. Он заказал билеты заранее, решив: пусть Дунаеву на дорогу сделают эротический массаж или на худой конец, если старик совсем безнадежен, просто пятки почешут. В «Капризе» обнаженные женщины с большими сиськами играют с клиентами на бильярде, веселятся и выделывают такие штучки, о которых нравственные люди в славном городе Душанбе не имеют даже отдаленного представления.

Неожиданно Дунаев отказался ехать в «Каприз», велел водителю поворачивать на Бутырскую улицу. Дунаев сказал Ашурову: «Пригаси девочек домой. Пусть они потанцуют и вообще…» Ашуров, приставленный к старику и вынужденный выполнять все его прихоти, все, чего пожелает его сердце, только плечами пожал. И тут же, облизнувшись, выдвинул встречное предложение: «Может, мальчиков пригласить, совсем молоденьких?»

Дунаев поморщился: «Мальчиков я имел, когда последний раз отдыхал в санатории. Пять лет там чалился и пять лет имел только мальчиков. Устал от них. Под конец уже завел себе постоянного парнишку. Вечером он мне ноги мыл. А потом…» Дунаев не договорил, по своему обыкновению оборвал фразу на середине. И без слов ясно, что «потом».

Ашуров понимающе кивнул, не дай Бог самому побывать на отдыхе в том санатории. «Девочек худеньких или пожирнее?» – спросил он. «Пожирнее, но чтобы пузо до колен не висело», – сказал Дунаев. Ашуров раскрыл трубку мобильного телефона и сделал срочный заказ на дом. Потом позвонил в итальянский ресторан, распорядился насчет красного вина и пиццы, к которой пристрастился в Москве.

* * *

Водителя машины Ашуров не отпустил, решив: кто-то должен сидеть на телефоне и выполнять мелкие поручения, пока они с Дунаевым немного расслабятся. Когда в квартире на Бутырской Дунаев скинул старенький костюм, облачился в халат, сунул ноги в свои походные войлочные тапочки, время было еще самое детское, начало десятого.

Не откладывая на завтра сборы в дорогу, Дунаев раскрыл портфель. Подошел к «стенке», из-под двух толстых энциклопедий извлек лист картона, на котором подсыхал кусок кожи с татуировкой, содранный с плеча Уманского. Завернув кожу с обеих сторон в вощеную бумагу, Дунаев свернул трофей трубочкой, сунул в газету. А газету поместил на дно своего потрепанного портфеля. На газеты при таможенном досмотре внимания не обращают.

В девять ноль пять дом был блокирован бойцами РУБОПа. Вооруженные оперативники в штатском сидели на чердаке, на крыше, в фургончике с многоцветной надписью «Игрушки – из Дома Игрушки» и рисованной матрешкой, стоящим поблизости от парадного. А также в трех разномастных легковушках, разместившихся по периметру двора. Они ждали сигнала к началу штурма квартиры.

Весь день милиционеры следили за передвижениями Ашурова и Дунаева по Москве. Удалось выяснить, что на следующий день Дунаев, купивший билеты по подложному паспорту на имя некоего Ленского, улетает в Душанбе. Значит, паковать его и Ашурова удобнее всего нынешним вечером, когда оба объекта находятся рядом, в одной квартире.

Ровно в десять дважды позвонили в дверь. Ашуров припал к дверному глазку, минуту рассматривал три женские мордашки и через дверь спрашивал у девочек, кто они и от кого. Ашуров не ждал беды, его не томили недобрые предчувствия. Устранение Гецмана и Уманского прошло, в общем и целом, гладко. В ближайшее время ментам вряд ли удастся за что-нибудь зацепиться. А уже через неделю Ашуров отбудет в отпуск, надолго ляжет на дно, исчезнет. И, случись в Москве хоть малейшие неприятности, обязательно о них узнает по своим каналам, и больше сюда не вернется.

Впустив трех девочек, Ашуров проводил их в маленькую комнату, чтобы те переоделись перед выходом. Ашуров снял пиджак и галстук, сунул пистолет за цветочный горшок на подоконнике, включил музыку.

Стоя посередине комнаты, он раздумывал: скинуть штаны сразу или немного позже. В конце концов, решил не играть в придворные церемонии. Брюки – лишняя деталь туалета. Оставшись в трусах-плавках и рубашке, он подсел к низкому столику, налил Дунаеву рюмку коньяку. Старик, предвкушая удовольствие, немного порозовел, как-то помолодел лицом.

Когда в прихожей раздался длинный звонок, Ашуров не пошел сам открывать дверь. Убавив громкость музыкального центра, он крикнул торчавшему на кухне водителю.

– Ахмет, открой. Пиццу принесли.

Водитель вышел в прихожую, посмотрел в глазок. Увидел на площадке румяного мужчину с плоскими фирменными коробками в поднятой руке. На всякий случай спросил, кто пришел.

– Пицца, – раздался голос с другой стороны.

Ахмет открыл верхний и нижний замок, широко распахнул в дверь. И получил сокрушительный удар кулаком по лицу. Удар такой силы, что показалось, нападавший держал в руке трехкилограммовый кусок гранита. Ахмет пролетел всю прихожую, спиной разбил большое, в человеческий рост, зеркало, сполз вниз по стене.

Барахтаясь на полу в мелких зеркальных осколках, он еще попытался встать, и тут получил новый удар. Рукой его приложили или ногой, даже не разобрал. Глаза закрыл кровавый туман. Чьи-то железные лапы уже перевернули Ахмеда на живот, завернули руки за спину и надели на запястья стальные браслеты наручников.

Истошными противными голосами завизжали полуголые девки, вышедшие к мужчинам из соседней комнаты. Ввалившиеся в комнату менты, орудуя руками и ногами, расшвыряли проституток по сторонам.

Дунаев, парализованный ужасом, застыл в кресле. На этот раз осторожный «Посол» облажался, слишком уверовал в свое везение, передоверился Ашурову. В портфеле, стоящим в углу комнаты, менты найдут то, что и не мечтают найти. Все вещьдоки один к одному. Именные часы убитого Гецмана. И, главное, переложенный вощеной бумагой кусок кожи с татуировкой, срезанный с плеча еще тепленького Уманского. На всем этом, разумеется, отпечатки Дунаева. От таких доказательств не отопрешься.

За секунду он понял все, нарисовал картину своей последующей жизни и смерти. Арест, тюрьма, ночные допросы с пристрастием. Наконец, северная зона, край вечно зеленых помидоров… Скоропостижная кончина от сердечного приступа. Могила на кладбищенской зоне, с номером вместо имени и фамилии. Если даже сотрудничать со следствием, бегать на цирлах перед ментами, срок не скостят. Его и так расколют, как гнилой орех.