Росстань - Альберт Гурулев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда надоело жечь бумагу, Устя объявила:
— Теперь я ворожить буду. На мамином обручальном кольце. Ой, только боюсь, девоньки.
Ворожба на обручальном кольце непростая. Ворожить можно только в подполье и непременно быть одной и во всем белом. Здесь смелость нужна. Не всяк решится.
Устя быстро сняла юбку, кофту, осталась в одной сорочке. Распустила волосы. И враз стала похожа на колдунью. Открыла тяжелую западню подполья. Темнота глянула снизу страшно и потаенно. По спинам побежали мурашки. Устя побледнела, отпрянула от люка, но потом решительно стала спускаться вниз. В руках трепетала свеча, горячие капли падают на пальцы, обжигают.
Темно, жутко в закрытом подполье. Ворожея поставила на бочку стакан чистой воды, опустила в воду кольцо. Зеркало укрепила так, что в него все дно стакана видно. Оглянулась: нет ли кого за спиной. Теперь в кольцо нужно смотреть. Сидеть долго и тихо.
Наверху тоже тихо. Замерли девки, нельзя разговаривать. Прикрутили пламя в лампе, чтоб сквозь щели туда, в подполье, не светило.
Скрип какой-то. Слышится или чудится?
Светлая вода в стакане. Чистое дно. Колотится сердце. Но вода вроде помутнела. А в кольце — круг. Дрожит круг, расплывается. В круге точка чернеет. Ближе, ближе. Не точка, а человек. Вот он. Лица не видно. А человек уже верхом на коне. Во весь опор скачет казак.
С грохотом упал со стола ковш. Ойкнули девки, сердце ударило в горло. Теснятся друг к дружке. Как напугались! Неловкая эта Солонька. Оглобля и есть оглобля. Неужто не знает, что ковш на краю стола стоит?
Видение пропало. Сколько ни смотрела Устя в зеркало, только стакан, до краев водой наполненный, и кольцо в нем лежит. Обручальное. Пустое.
После Устиной ворожбы девки узнавали, богат будущий муж или беден. Делается это совсем просто. Нужно только сбегать к бане и сунуть руку в окно, в темноту. Хоть и страшновато, а все ж наперед лучше знать, будет ли достаток в доме. Если коснется руки, там, за темным окном, мохнатым, быть за богатым. А голым — быть за бедным.
Хвастались девки: коснулось мохнатым, явственно так — мохнатым. Забывали только: богатых женихов в поселке мало, на всех не хватит.
За полночь девки вовсю разошлись. Вспоминали все новые и новые возможности заглянуть в судьбу. А когда стряпка Силы Данилыча, Фекла, предложила пойти в телятник хозяина и узнать, кто будет первенец — парнишка или девчонка, — согласились идти все и немедленно.
В темноте телят не углядишь. Но если первый телок, попавшийся под руки, бычок, непременно родиться сыну. Способ проверенный.
В телятник пошли прямо через снежные суметы, напрямик, перелезая через прясла. С визгом, хохотом. Неуклюжая Солонька праздничную юбку порвала.
Сила Данилыч, мучавшийся бессонницей, бродил по двору и еще издали приметил девок. «Куда это их понесло?» Потом хитро улыбнулся и опрометью кинулся в телятник. Там он вывернул полушубок шерстью наружу, накинул его на спину и, согнувшись, стал поближе к двери.
— Чтой-то телята беспокоятся, — шепнула Фекла подругам, появляясь в дверях.
Девки проворно кинулись к телятам.
— Парнишка, — радостно взвизгнули в темноте. Потом голос испуганно ойкнул, закричал по-страшному. Девки, сминая друг друга в дверях, кинулись на улицу. Запинались, раскатывались на свежем навозе. В телятнике кто-то непонятный, утробно давясь, хохотал. «Леший!»
Прыгали через жерденик. Хватали открытыми ртами промерзлый воздух. Бежали, не разбирая дороги. Ворвались в зимовье, закрылись на заложку.
Прыгали руки, искали спички.
А на дверь зимовья, с той стороны, с улицы, наваливаются, жадные руки шарят заложку.
Ужас шевелит волосы под платками.
— Ма-а-ма! — заревели за дверью голосом Солоньки.
Страхи-то какие, Господи. Заложку не снимали до утра. Домой не шли. Не спали. Боялись.
Федька возвращался от Лучки, где засиделся допоздна. За дни Рождества и Святок парень умотался от пьянок, вечеринок, работы по хозяйству и теперь шел медленно. На память пришла Симка. Вспомнились ее просьбы присылать сватов. Симкины просьбы радуют, но он ей сказал, что думать об этом сейчас не время, и своего решения держится твердо. Симка по дурости ударилась в слезы, два дня пыталась не разговаривать.
Федька уже шел по переулку мимо зимовья Темниковых, когда с Круглой сопки, прикрывающей заимку с севера, ударил винтовочный залп.
Парень от неожиданности присел за прясло, потом бегом бросился к своей землянке. Казалось, что пули пролетают где-то близко и не задевают его, Федьку, лишь случайно. У дверей зимовья задержался.
Теперь уже стреляли и с Крестовой, голой каменной сопки, где одиноко стоит крест с давних времен. Поговаривают, что похоронен там предок каких-то князей Гантимуровых.
Короткие злые светлячки появились и на соседней сопке.
Он понял, что заимка окружена. Если и оставался выход, так только через калтус и заросли тальника за Аргунь.
Федька нырнул в зимовье и плотно прикрыл дверь.
— Чего там, братка? — подал из теплой темноты сонный голос Савва.
— Кто-то заимку окружил. Стреляют.
На нарах заворочались, зашептали.
— Мать, не тарахти спичками, огонь не зажигай, — сказал Федька, стягивая унты.
Голос старухи дребезжит, волнуется:
— Оно со светом-то бы лучше. В темноте боязно… О, Господи, спаси и помилуй нас, грешных, рабов твоих. Опять стреляют. Кто в кого — один Бог ведает.
— Спит он, твой Бог, и ухом не ведет.
— Сожгут заимку, добогохульствуешь. Узнаешь тогда, почем сотня гребешков.
Не спали. Сидели в темноте. Ждали. Надеялись — пронесет. Когда тишина и ожидание стали тягучими и звонкими, за окнами послышались топот, голоса.
— Идут!
Дверь с шумом раскрылась, ударилась о нары, под которыми спали телята.
— Кто здесь? Огня! Да поживей, — проскрипел простуженный голос.
— Чичас, чичас, — Костишна ломала дрожащими руками спички.
Жирник затрепетал желтым огоньком, осветил двух вооруженных людей. От вошедших пахло морозом, дымным костром, конским потом.
— Живет кто здесь? — спросил кто-то удивительно знакомым голосом. И вдруг захохотал. — Не узнаешь, Федча?
Федоровна зажгла еще один жирник, и в зимовье стало совсем светло.
— Сукин ты сын, Колька! Напужал как. Нет, чтоб по-людски зайти. Все с вывертами.
Федька стоял на полу босой и радостно улыбался.
— Ну, что смотришь, как баран на новые ворота, — веселился Колька Крюков. — Не узнал? Я тебя специально решил напугать.