Игры с Шакалом - Барбара Вуд

Когда я подошла к столу дежурного, в гостиницу вернулась группа японцев. Они разговаривали высокими певучими голосами и дружелюбно улыбались, проходя мимо меня. Некоторые из туристов двинулись дальше по улице. Я инстинктивно последовала за ними мимо Американского кинотеатра и вверх по чуть изгибавшейся Виа Арчимеде. Недалеко от гостиницы мы вошли в маленький магазинчик, который назывался «Дейли Америкэн».

В магазине звучала итальянская и японская речь, я разглядывала выставленный продавцом товар — сигареты, конфеты и книги. На английском книг и журналов было мало, я стала листать их, решая, что выбрать, и, случайно подняв голову, посмотрела через большую витрину.

Мистер Рашид стоял на противоположной стороне улицы и наблюдал за мной.

— Ой… — я начала вертеть книги в руках. — Скажите, сколько это стоит?

— Cinquecento lire, per favore.[4]

— Хорошо. — Мои ладони от волнения стали холодными, влажными и чуть подрагивали. — Я возьму вот эти.

После того как я подала продавцу деньги и тот вернул мне сдачу, я собралась с духом и снова посмотрела на витринy. Ахмеда Рашида уже не было.

Стемнело. Фонари на Виа Арчимеде излучали мягкий спет. Стоял теплый вечер, и, казалось, ничто не предвещало беды. Однако я уже не сомневалась, что Адель попала в какую-то переделку.

Шагая по тротуару в сторону гостиницы, я вновь обдумывала ситуацию. Вполне возможно, что произошло недоразумение. Адель могла навещать кого-то. Ее подруга или друг уехали из гостиницы. Все очень просто. Адель в Риме, но где-то в другом месте.

К несчастью, как бы логично ни звучало такое объяснение, оно не давало ответа на два ключевых вопроса: где телеграмма, посланная мною, и почему мистер Барони упорно отрицает, что сюда звонили из Америки?

Я все же решила воспользоваться лифтом, и, пока тот с грохотом поднимался, мне пришло в голову, что было бы неплохо посоветоваться с доктором Келлерманом. Когда лифт, сделав рывок, остановился и дверь со скрипом открылась, я окончательно поняла, как мне не хватает доктора Келлермана, и пожалела, что его нет рядом.

Я удобно растянулась на кровати, как вдруг зазвонил телефон.

— Алло? — торопливо произнесла я.

— Привет. Это Джон Тредвелл.

— А… — протянула я упавшим голосом. — Привет.

— Извините, что помешал.

— Ничего, не в этом дело. Я подумала, что звонит Адель.

— Хотите, я повешу трубку? Возможно, она сейчас пытается дозвониться вам.

— Нет, Джон. Вряд ли это так. Возможно, она и не звонила.

— Разве вы не знаете, где она? Я подумал, что она ждет вас в гостинице.

— Понимаете, к сожалению, произошла какая-то путаница. Похоже, ее здесь нет.

— Вы не хотите прогуляться по городу?

— Да нет… спасибо, мистер Тредвелл. Я хотела сказать Джон. Я очень устала.

— Тогда завтра. В котором часу мне зайти за вами в гостиницу? В восемь? Девять?

Я уже хотела отказаться от его предложения, как вдруг вспомнила, что Ахмед Рашид следит за мной.

— Давайте в восемь. Я буду ждать вас в вестибюле.

— Прекрасно. Мы поищем вашу сестру, идет?

— Договорились, спасибо. До свидания.

Повесив трубку, я подумала, что мысль о том, чтобы завести дружбу с Джоном Тредвеллом, может оказаться не такой уж плохой в нынешней ситуации — неизвестно, где сестра, за мной следит мистер Рашид и я одна в совершенно незнакомом городе.

Я выключила свет, устроилась поудобнее на кровати и думала о событиях происшедшего дня. Неожиданно я снова вспомнила доктора Келлермана. Как он там? Наверное, беспокоится обо мне, места себе не находит. Мысль о нем ободрила меня, и я незаметно уснула.

Мне снился доктор Келлерман, который о чем-то спорил со мной, и Ахмед Рашид, смотревший на нас своими странными глазами…

Когда солнечным утром мы с Джоном Тредвеллом вышли из гостиницы, я как будто увидела все впервые. Большую часть района Патриолли занимали жилые дома, тихие гостиницы и маленькие магазинчики. Над узкими, извилистыми улочками нависали высокие здания красно-коричневой кладки, усеянные сотнями балконов, поверх которых тянулись зеленые и бурые растения. Встречавшиеся нам в пути пешеходы, итальянцы и туристы, были дружелюбны и здоровались большей частью на английском. Изредка мимо нас с грохотом проносилась машина, встретились несколько велосипедистов и автобус с туристами.

— Пойдем пешком?

— Это далеко?

— До городских стен будет мили две. Дорога все время спускается вниз. К тому же мы будем проходить мимо красивых мест. Можем сесть в автобус. За пятьдесят лир он отвезет нас в центр города.

Я хотела как можно быстрее найти Адель. Проснувшись этим утром, я вспомнила мистера Рашида и попыталась убедить себя в том, что прежние встречи с ним были чистой случайностью. У стола дежурного я справилась, в каком номере он живет. Выяснилось, что Ахмед Рашид не является постояльцем этой гостиницы. Что за странные совпадения — сначала я встретила его в аэропорту, затем в вестибюле гостиницы и, наконец, у магазина!

— Давайте поедем. Так будет лучше.

Мы дошли до угла и встали под знаком, на котором было написано «Fermata»[5]. Пока мы ждали автобус, Джон рассказывал мне о достопримечательностях, которые встретятся нам по пути. Я наклонилась и погладила кошек, которые подошли поприветствовать нас.

— Рим — город кошек, — заметил Джон, смотря на часы. — Я здесь уже третий раз, но не перестаю этому удивляться.

— Их здесь очень много.

— Вы еще не то увидите.

Подъехал большой зеленый автобус. Я села у окна, а Джон мне рассказывал обо всем, что мы видели из окна. Трудно сказать, что поразило меня больше — движение на улицах или деревья. И того, и другого в Риме было больше чем достаточно. Я вскоре узнала, что римляне любят сады и зелень не меньше, чем разъезжать на автомобилях.

За окном то и дело мелькали новые гостиницы и офисы. Рядом со зданием времен Ренессанса высились современные строения, как на Мэдисон-авеню[6]. Разнообразие Рима совершенно очаровало меня.

Когда мы проезжали через древние ворота в стене времен Аврелия, меня поразила красота совсем другого рода. Частные особняки окружали высокие стены и пышные зеленые сады, а государственные учреждения со своими прямыми линиями и классическим орнаментом казались элегантными и неподвластными времени. Повсюду в глаза бросался все тот же коричневатый цвет.