Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Григорий Михайлович Кружков

Девиз Ордена Подвязки вошел в мою балладу об Анне Болейн. Но сначала — два слова о Королевской библиотеке. Именно здесь хранятся папки со знаменитыми рисунками Ганса Гольбейна. Художник приезжал в Англию дважды: первый раз в 1527–1528 годах, а во второй раз — в 1532 году, когда он окончательно обосновался в Лондоне. Ганс Гольбейн Младший (1497–1543) был выдающимся портретистом, а его виндзорские рисунки — лучшее, что он создал в графике. Искусствоведы считают, что это — подготовительные наброски к живописи, они выполнены, в основном, серебряным карандашом и цветными мелками, но впоследствии чужая рука прошлась пером по контуру некоторых рисунков и добавила кое-где акварельной подкраски.

Перед нами — портреты придворных Генриха VIII. Тут есть и сам король, и Анна Болейн, его несчастная королева, и первый поэт английского Возрождения Томас Уайет, чей куртуазный роман с Анной сделался романтической легендой. Король Генрих унаследовал от отца мрачный, еще вполне средневековый двор и полностью преобразовал его, превратив жизнь королевской семьи и своих придворных в беспрерывное празднество. Он приглашал лучших музыкантов из Венеции, Милана, Германии, Франции. За музыкантами шли ученые и художники, в том числе и Ганс Гольбейн из Аугсбурга, рекомендованный Генриху Эразмом Роттердамским. Король и его придворные упражнялись в сочинении стихов и музыки; постоянно устраивали красочные шествия, праздники, даже рыцарские турниры (собственно говоря, бывшие уже анахронизмом). В общем, это был Золотой век, в особенности по сравнению с ушедшей, казалось, в далекое прошлое эпохой войн, интриг и злодейств.

Злодейства, как известно, все-таки воспоследовали. Король, так долго и упорно ухаживавший за Анной, все-таки женился на ней, но наследника мужского пола не дождался, а после рождения мертвого младенца послал свою королеву на плаху, обвинив в измене (само собой, измена королю автоматически превращалась в государственную измену!). Анна и несколько ее предполагаемых «любовников» и «сообщников» были арестованы. Одновременно взяли и Томаса Уайета. Из окна своей темницы в Тауэре он мог видеть казнь своих друзей Джорджа Болейна, сэра Генри Норриса, сэра Фрэнсиса Уэстона, сэра Уильяма Брертона, Марка Смитона — и ждать своей очереди.

Неизвестно, что его спасло, чье заступничество, какой каприз короля. Но жизнь Уайета будто переломилась пополам; «в тот день молодость моя кончилась», — писал он в стихах. Уайет уцелел, но был отправлен — с глаз долой — в свое поместье в Кент, под опеку отца. Отныне он будет перелагать стихами покаянные псалмы и писать сатиры на придворную жизнь. Например, так:

Я на коленях ползать не привык

Пред деспотом, который правит нами,

Как волк овечками, свиреп и дик.

Опасные строки? Но ведь это лишь перевод стихов итальянца Луиджи Аламанни, обращенных к другу Томмазо. Уайет переадресовал их Джону Пойнцу (которого мы также можем видеть на рисунке Гольбейна) — придворному и другу, понимающему его с полуслова:

Я не способен ворона в орла

Преобразить потугой красноречья,

Царем зверей именовать осла;

И сребролюбца не могу наречь я

Великим Александром во плоти,

Иль Пана с музыкой его овечьей

Превыше Аполлона вознести;

Или дивясь, как сэр Топаз прекрасен,

В тон хвастуну нелепицы плести;

Хвалить красу тех, кто от пива красен —

И не краснеть; но взглядом принца есть

И глупо хохотать от глупых басен…

Репродукция виндзорского портрета Анны Болейн висит в моей комнате. Глядя на него, хочется воскликнуть пушкинскими словами: «волшебный карандаш» Гольбейна! Думается, именно этот портрет — да еще воспоминания о Виндзоре — внушили стихи о поэте и Анне:

Песня о несчастной королеве Анне Болейн и ее верном рыцаре Томасе Уайете

Милый Уайет, так бывает:

Леди голову теряет,

Рыцарь — шелковый платок.

Мчится времени поток.

А какие видны зори

С башни Генриха в Виндзоре!

Ястреб на забрало сел,

Белую голубку съел.

«О́ни-сва кималь-и-пансы…»

Государь поет романс

Собственного сочине…

Посвящает их жене.

Он поет и пьет из кубка:

«Поцелуй меня, голубка».

И тринадцать красных рож

С государем тянут то ж:

«О́ни-сва кималь-и-пансы…» —

И танцуют контрадансы

Под волыночный мотив,

Дам румяных подхватив.

А другие англичане

Варят пиво в толстом чане

И вздыхают говоря:

«Ведьма сглазила царя».

…В темноте не дремлет стража,

Время тянется, как пряжа,

Но под утро, может быть,

Тоньше делается нить.

Взмыть бы, высоко, красиво,

Поглядеть на гладь Пролива! —

Гребни белые зыбей —

Словно перья голубей.

Улетай же, сокол пленный!

Мальчик твой мертворожденный

По родительской груди

Уж соскучился, поди.

Ракушка седьмая. Виндзор

(Продолжение: граф Сарри)

Второе, что мне крепко запомнилось из поездки в Виндзор, кроме Капеллы Св. Георгия, это как мы поднимались на старинную башню (не то Генриха III, не то Эдуарда III), с которой открывался широкий вид на окрестности замка, на Темзу и заречные луга. И так прочно оно соединилось в голове со стихами Генри Говарда, графа Сарри, который провел в этом замке свои отроческие годы (а потом дважды ссылался сюда за скверные проделки), что сейчас и не вспомнить, перевел ли я их до своей поездки или после.

Весна в Виндзоре

Устало подбородком опершись

На руку, а рукой — на край стены,

Тоскуя, поглядел я с башни вниз —

И удивился зрелищу весны,

Вновь разодевшей в пух цветущий луг,

Вновь разбудившей птах в тени дубрав;

И так нежданно вспомнилась мне вдруг

Веселая пора любви, забав,

Нестрашных бед и сладостных тревог,

Всего, чего вернуть не станет сил,

Что шумных вздохов я сдержать не смог

И жаркими слезами оросил

Дол, зеленевший юною травой, —

И чуть не спрыгнул сам