Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы - Дмитрий Николаевич Москалев

мир, который ты создавал на протяжении всей своей жизни, или же, когда его рушат, под гнётом невзгод чувствуется близость конца, но после заката всегда наступает восход, а после восхода всегда садится солнце, и ты понимаешь, что смерть, как и жизнь — бессмысленны, они слишком скоротечны, чтобы иметь его, важен лишь момент жизни здесь и сейчас, сам путь от А до Я. Отсюда следует негласный вывод, что истинный смысл не заключен в жизни и смерти, а заключается в чём-то ином — вечном, в чём-то постоянном и нерушимом. Эмоции же, всего-навсего дают, человеку вкус жизни, дают возможность насладиться ею, или напиться до опьянения.

Отбрось ненависть и зависть, человек, и тогда твое сердце наполнится светом. Борись со злом, ведь тьма — всего лишь света пустота.

VI

Зигфрид и Тень появляются на городской переполненной площади, у самого эшафота. Зигфрид едва ли касается его, его теснит возбужденная толпа. Ведут приговоренного, молодого парня.

Толпа:

— Казнить, казнить!

Помиловать нельзя!

Ведь приговор вершил судья,

А он не мог ведь ошибиться!

Ему даровано чутье — рассеять склоку,

И приговору смертному дано свершиться,

Чтоб зуб за зуб и око вырвать из-за ока!

Сегодня кровь должна пролиться!

Хоть молод он — преступник хладнокровный,

Он нам чужак, он брат не кровный,

Мы требует от вас лишь зрелища, дерзайте!

И хлеба лишь в награду дайте!

Палач:

— Я вас прошу,

Вы только соблюдайте тишину,

Натёр я салом хитрый механизм,

Его игра и скрип и звук — раним,

Что только в тишине найдёте упоенье им,

Тогда юнца культя падёт, как Рим.

Тень:

— Узнал, входящего на трон

Злодейства государства?

Ведь это он, ведь он!

Зигфрид:

— Узнал… моих рук это дело,

Приговорил его я смело

К смертной казни,

Хотя он кроток был и невиновен,

Но я к стыду тогда уж был не склонен…

Тень:

— Так устыдись тогда,

Когда на дощатый помост

Падёт его невинная глава.

Приговоренному зачитывают приговор и дают последнее слово.

Приговоренный к смертной казни:

— Ну что же… наслаждайтесь!

На этом всё — весь монолог, прощайте!

Собрались вы в убийстве подвизаться,

Ну что ж, пора мне с жизнью распрощаться,

Хотя невинен я,

Вам Бог поэтому — судья!

Тень:

— Едва ли миг нас отделяет

От страшной смерти, пустоты,

Людей всех пропасть разделяет,

Она им вера, счастье и мечты,

Они, томясь в мирской надежде,

Вдыхают запах мёртвых и красивых роз,

И после жизни, после смерти близких,

Живут обычной серой скучной жизнью и всерьёз

С остервененьем молятся и строят в будущем надежды,

А ты, как одиноких без конца степей изгнанник,

Не льешь о них, несчастных, слёз,

Ты одинок, несчастен и суров, как прежде.

Казнись деянием своих же рук,

Чем больше крови — больше мук,

А гильотина, словно нож у мясника,

Со временем становится тупа,

Смотри, как сила властных велика!

Приговоренного уводят к гильотине. Крепко пристегивают, солдаты волнительно переминаются с ноги на ногу, зевают.

Палач опускает рычаг и нож со скрипом ползёт к шее несчастного, рывками достигает её и впивается, оставляя голову на месте. Несчастный вопит от боли, испуга, толпа ахает, ахает и палач. Вновь натягивается нож наверх и вновь он ползёт со скрипом, с ехидным скрежетом к шеи несчастного, так продолжается девять раз, несчастный ещё жив, он молит о пощаде.

Толпа шумит, оттесняет солдат и чуть ли не врывается на эшафот. Поднимается нож в последний раз, но палач не дёргает рычаг, он скрылся с глаз долой, скрылся и священник, чиновники; подбегают два солдата, под истерические крики офицера начинают отпиливать несчастному голову штыком, тянуть её, приговоренный бьётся в конвульсиях, хрипит, кровь залила весь помост, горло, тело, ноги солдат скользят в крови, и вот, с хрустом шеи голову отрывают, Зигфрид, мрачный падает в обморок. Солдат, схватившись за волосы, трясёт голову казнённого с радостной улыбкой облегчения.

Люди в толпе плюются, кричат и бранятся, с этим и расходятся. Тень приводит Зигфрида в чувство. Зигфрид рыдает.

Зигфрид:

— Прости меня!

Тень:

— Возможно, Бог простит,

Не я!

Свои теперь лачуги чтит толпа,

Расходится,

Её народная молва

До Азии свободно разлетится,

Она, умрёт, а где-то возродится,

Останется

Так в памяти ушедших лет,

История о том, как сам судья нарушил сына божьего завет.

Любуйся, сполна ли ты напился кровью?

Иль хочешь, в чувства приведу, тебя я ей умою?

Молчишь?

Молчи…

Ты не промолвишь слово,

Тебе, лжецу, едва ли сострадание знакомо.

Идём, противно это место мне,

Здесь гибель, смерть и смрад,

Идём же, траур примерять уж не по мне,

Здесь каждый трус и каждый гад

Лишь гибели другого рад.

А мир жесток,

И люди в нём жестоки,

Особый дар, творить земным добро?

Иль вечно ныть, без меры чтить ненужные истоки

Порока, чувств, каких везде полно?

Тень и Зигфрид молча уходят.

VII

Тень и Зигфрид появляются у подножья скалистого берега реки, уже стемнело и едва светит серп луны.

Тень:

— О, слышишь ты, как безмятежно

Зовёт тебя и манит нежно

Дорога вдоль утёса, через берег, прочь?

Наверх взгляни, едва луна

Способна нам помочь

В невежестве дорогу осветить,

Легко в ночи с пути сойти,

К вершине роковой горы

Нам тяжело взойти,

Но мы взойдём пусть крут наш путь,

Тропа полога и зигзагом загибает круть.

Зигфрид:

— Скажи, зачем

Мы к дивным птицам устремились на утёс?

Тень:

— Чтоб жизнь отведать и познать,

Чтоб смысл и истину узнать.

Что за вопрос,

Который сам в себе не открывает суть?

Пустой, ничто,

Так вот — наполним смыслом мы его.

Тень и Зигфрид поднимаются на верх скалы по узкой пологой тропе. Наверху у самого обрыва сидит молодая женщина с ребенком на руках в молчаливом раздумье, но едва всплакивая.

Тень:

— Ты слышишь дивный плачь?

Как хочется утешить и сказать

"Не плач, ну что же ты, несчастная, не плач",

Но нет, нельзя, мы затаимся у подножия и горного ручья.

Наш друг и ночь и чёрная скала,

Они укроют нас

От глаз.

Девушка с ребенком поёт грустную песню.

Спустя время она бросается со скалы в пропасть вместе с младенцем. Зигфрид в этот миг устремился за ней, но Тень хватает его за руку и останавливает.

Тень:

— Остановись, она всего лишь призрак,

Не нужно следом в пропасть прыгать,

Как смеем мы судить о тех,

Кто шаг ступил на