Дэн Сяопин - Александр Панцов

Дэна и его дядю распределили в частный коллеж небольшого городка Байё, находящегося в 270 километрах от Парижа, на севере страны, куда они не мешкая и отправились вместе с двадцатью другими сычуаньцами. Первое в их жизни путешествие по железной дороге было приятным, оно наполнило сердца восторгом и заставило забыть об усталости. Вечером 21 октября им предоставили места в общежитии коллежа, а на следующее утро, несмотря на конец недели, они уже сели за парты.

Вскоре, однако, Дэн почувствовал разочарование. Ни сам коллеж-пансион, ни учеба в нем не доставляли ему ни малейшего удовольствия. Как и в Чунцине, от него требовалось главным образом изучение французского языка, к чему у него, как мы знаем, не было способностей. В итоге за пять месяцев, проведенных в Байё, будущий великий реформатор Китая, по его собственным словам, «ничему не научился». Разумеется, винил он в этом не себя, а руководство коллежа, в котором его и других китайцев не только плохо учили, но еще и «отвратительно кормили» и обращались с ними «как с малыми детьми», заставляя «очень рано… укладываться спать». (В общежитии отбой объявлялся в восемь часов вечера, а уже в девять гасили свет. Вставать учащихся заставляли в шесть утра. Занятия же длились с восьми до одиннадцати часов утром и с двух до четырех часов днем62.)

В какой-то мере раздражение Дэна объяснялось тем, что к весне 1921 года у него, несмотря на жесткий режим экономии, закончились деньги, привезенные из дома. Учеба стоила недешево: более 200 франков в месяц, а хотелось еще приятно провести время, к чему старинный нормандский городок располагал. Байё — известный туристический центр Франции: здесь много музеев, в одном из которых хранится знаменитый ковер, сотканный в XI веке женой великого покорителя англосаксов, герцога Нормандии Вильгельма Завоевателя Матильдой. Есть еще кафедральный собор Нотр-Дам де Байё, выстроенный в романском стиле в 1077 году, а также большой ботанический сад. Тихие узкие улочки, вымощенные булыжником, двух- и трехэтажные каменные дома средневековой архитектуры, мутные воды речушки Ор. И еще бесчисленные кафе, в которых так приятно выпить чашечку кофе. Впервые узнав вкус этого напитка, Дэн полюбил его на всю жизнь. Так же, как и воздушные круассаны.

С конца зимы 1921 года, однако, обнищавший Дэн уже не мог посещать кафе. 13 марта он, его дядя и большинство других китайских студентов, бросив коллеж, вернулись в Ля Гаренн-Коломб. У работников Китайско-французского общества учебы они попросили найти им работу. И те не только нашли, но и снабдили их деньгами на первое время. 2 апреля Дэн и его товарищи переехали в бургундский город Ле Крезо, где поступили разнорабочими на металлургический завод «Шнейдер», один из гигантов французской индустрии, основанный в 1836 году. На заводе трудилось более тридцати тысяч рабочих, в том числе не менее 150 китайцев. Дэн и его дядя стали работать в сталепрокатном цехе. (Кстати, почему-то именно профессией сталевара Дэн изначально и хотел овладеть во Франции: еще в начале августа 1920 года, заполняя в Чунцине анкету для французского посольства с целью получения визы, в графе «профессия» он так и написал: «сталевар»63.)

Тяжелейшая работа по десять часов в день, жалкая месячная зарплата в 300 франков, плохое питание в заводской столовой и брань мастеров произвели на шестнадцатилетнего Дэна, не привыкшего к физическому труду и нравственным унижениям, ужасающее впечатление. Впрочем, как и на многих других молодых китайских интеллигентов, впервые на собственных шкурах испытавших тяготы той самой индустриализации, к осуществлению которой в своей стране они так стремились. «Едва поступив на [этот] завод, — писал один из коллег Дэн Сяопина по работе на «Шнейдере», будущий министр иностранных дел КНР Чэнь И, — я тут же утратил все свои пустые мечты о славе… Я понял, что всё, к чему стремился, недостижимо, так как прилежная работа не может обеспечить экономной учебы. И даже если я буду трудиться восемь или десять лет, это ничего не даст мне в интеллектуальном плане… Разве цель движения за прилежную работу и экономную учебу в том, чтобы обогащать капиталистов? Глупо считать, что прилежная работа и экономная учеба перестроят общество. Разве можно перестроить общество, если человек, загруженный работой, не имеет сил жить и дышать?»64

Что касается Чэнь И, то именно во время работы на «Шнейдере» он начал всерьез задумываться над причиной своего несчастного положения, придя к мысли о том, что она «заключается в несовершенстве общественного устройства»65. Но Дэна такие идеи еще не посещали. Конечно, он понимал, что французское общество не идеально: ведь империалисты Франции не менее хищнически, чем остальные «заморские волосатые дьяволы», грабили его страну. Но все же пока не думал, что «пороки системы» достигли таких «ужасных размеров» в самой Французской Республике — «Отечестве свободы»[14]. Он все еще был неопытен и плохо образован. Позже он писал: «[Хотя] трудности жизни, грубость мастеров, этих прихвостней капиталистов, [и] оказывали на меня прямое или косвенное влияние [и] хотя я познал отвратительный вкус капитализма, но, оставаясь романтиком, не мог глубоко разобраться [в этом общественном строе]»66.

Ему просто было трудно жить. К тому же он ощущал себя человеком второго сорта: по малолетству его числили учеником и потому платили меньше, чем остальным китайцам, а французские рабочие беспрерывно оскорбляли его за неумение качественно выполнять работу. Эти работяги третировали, правда, не только Дэна: они вообще всех «желтых» да и работавших на заводе негров на дух не переносили67.

В конце концов Дэн не выдержал и, проработав три недели, сбежал. Денег он не имел, жилья тоже, никакой другой работы (полегче) найти не мог, а потому вновь поехал в Китайско-французское общество учебы в Ля Гаренн-Коломб. Там к тому времени собралось уже более пятисот безработных молодых китайцев, которые тоже не могли вынести «ужасы капитализма». Работники общества каждому из них стали выдавать по пять франков в день, разместив всех в подвале, мансарде и в одном из двух этажей принадлежавшего им здания, а также в палаточном городке, который разбили во дворе. Можно себе представить, во что превратился дом 39 по улице Ля Поэнт! Очевидец рассказывает: «Подвал был забит до отказа… Так же, как и палатки во дворе… Меж двух деревьев висел канат, на котором сохли рубашки, носки, штаны и простыни. Постоянный шум со двора вызывал недовольство соседей, которые жаловались в полицию»68. Секретарь общества учебы изо всех сил старался наладить быт незваных гостей, вменив им в обязанность чистить за собой туалеты, убирать мусор и соблюдать тишину, но у него это плохо получалось. Студенты не желали ему подчиняться и обзывали его «милитаристом»69.

Вот здесь-то и стал жить Дэн. Работники общества уже не могли найти работу ни ему, ни кому бы то ни было из китайских студентов: к весне 1921 года во Франции достиг своего апогея послевоенный экономический кризис. В 1921 году 55 процентов китайцев в этой стране числились безработными70. «Для нас были открыты двери всех [платных] французских школ… но не ворота фабрик, — вспоминал один из студентов. — Война завершилась более двух лет назад, французская экономика пришла в упадок, безработица возрастала. Так почему же для нас, „желтолицых“, стали бы создавать рабочие места… Лишь некоторым удавалось найти какую-нибудь работу. Остальным… приходилось жить на хлебе и воде»71. То же самое говорил и сам Дэн: «Мы ехали во Францию и уже знали, что после мировой войны прошло два года, потребность в рабочей силе была не так велика, как во время начала кампании за учебу и работу во Франции. Работу найти было трудно, заработки небольшие, одновременно работать и учиться было уже невозможно… Лопнули мечты о „спасении родины через индустриализацию“, о „приобретении профессии“»72.