Пробуждение Зеркала - Елена Ворон

Сона сидела на каменной скамеечке у входа в дом, под раскидистой пальцелисткой, и впервые на памяти Дэсса ничем не занималась. Она была закутана в отрез белого шелка — Дэсс прежде не видел на любимой такой красоты. Пальцелистка опустила одну ветку и тянулась к Соне резными листьями, которые и впрямь напоминали пальцы; одна веточка уже легонько оглаживала плечо прекрасной СерИвки.

Когда княжич неслышно подошел и предъявил на ладони добытый Руби, Сона вскочила, широко распахнула свои синие глазищи и молча уставилась на кроваво-красный переливчатый камень. Дэсс даже подумал: а вдруг она и с Руби что-нибудь сотворит, убьет его, как люб-цветы? Он чуть не сжал пальцы в кулак, чтобы спрятать сокровище. Едва-едва удержался. Нет худшего оскорбления для девушки, чем вот так ее поманить, да в последний миг передумать.

Дэсс ждал ответа. Должна же Сона сказать хоть слово.

— Ты меня не любишь? — наконец спросил он, не дождавшись. Руби кроваво переливался и щедро выстреливал алыми искрами — рука у Дэсса дрожала.

— Люблю, — прошептала Сона и подняла на княжича несчастные глаза. Они были синее самой яркой небесной синевы, глубже самого глубокого озера. Но на дне их таилось черное горе — чернее глухой ненастной ночи.

— Ты пойдешь со мной в замок? — Дэсс не стал приказывать, хотя имел право, он лишь спросил.

Сона испуганно отступила, и княжич ее не удержал. На мгновение опоздал схватить за руку — а Сона уже стянула с себя белый шелк и заслонилась им, держа ткань на вытянутых руках. Голубоватая фигурка сделалась тускло-серой — со вздыбленной шерсти ушли голубые переливы. У Дэсса был Руби, но даже Руби не давал права увести женщину, которая столь сильно противится. По крайней мере, Дэсс не мог так поступить.

— Почему? — спросил он.

— Я была в человеческом доме, — произнесла Сона, и княжич не узнал любимого голоса — такой он стал тоненький, ломкий. — Я любила человека.

— Зачем?! — только и смог вымолвить потрясенный Дэсс.

Она издала короткий яростный вой. Пальцелистка испуганно вздрогнула, листья начали отодвигаться от девушки.

— Затем, что ты не увел меня в замок! — выкрикнула Сона, комкая дорогой белый шелк.

— Ты же сказала… — начал Дэсс.

— Я сказала! А ты хотел бы — увел! — В синих глазах вскипели слезы, что были страшнее прорвавшей плотину реки. — Я год ждала! Надеялась! А ты… подарочки носил, пустяки всякие! Родителям стыдно показывать. Не подарки, а… ошметки из княжеского дома.

— Сона, — холодно проговорил оскорбленный княжич, — шальная птица клюнула тебя в маковку, и ум вылетел через уши. Привяжи свой осиротевший язык к двери родительской спальни и оставь его там навсегда.

— Моего ума хватило, чтобы прийти к человеку. — Сона все комкала и комкала шелк, превратившийся в неприглядную тряпку. — Я ласкала его, а он подарил мне деньги. Настоящие деньги, не наши!

Легенды гласят: от человека у СерИвки рождаются кэты — мерзкие твари, проклятие Ханимуна. Дэсса затошнило, когда он представил, как безволосое существо с убогой шерстью на голове и подмышками, огромное, грубое, лапает маленькую СерИвку. Да как она жива осталась после этих «ласк»?

Ему перехватила горло жалость.

— Пойдем в замок, — сказал Дэсс и снова протянул Соне Руби: — Это стоит дороже всех денег, что могут дать тебе люди.

Она отпрыгнула, закуталась в измятый шелк. Выпрямилась высокомерно, будто настоящая княжна.

— Поди прочь, младший княжеский сын, недоумок и лентяй. Проси дочек Вас-Лия показать тебе магию любви, они с радостью… хоть все разом. Убирайся! — закричала Сона, и на этот пронзительный крик из дома вышла ее мать.

Она глянула на Дэсса очень странно, он не успел ничего сообразить, лишь заметил на ней алый шелк с серебряным шитьем — что-то очень знакомое, много раз виденное — и в ярости швырнул ей под ноги бесценный Руби. По каменной плите брызнули розовые осколки, а княжич повернулся и побежал, не разбирая дороги. За спиной бился отчаянный, страшный вой Соны, однако Дэсс его не слышал. Потому что сам захлебывался таким же отчаянным, но беззвучным воем, от которого рвалось горло и грозило остановиться сердце…

Спустя несколько дней он вернулся. Чуть живой от горя, виноватый до кончиков ушей. Касс, старший брат, сжалился и разъяснил: пока Дэсса держали под замком, мать наведалась к родителям Соны. Она принесла дорогие подарки, подкупила-убедила-припугнула, а затем научила, что говорить и как обмануть доверчивого княжича, чтобы он отказался от не подходящей ему девушки. Обманули… о Ханимун, до чего же легко его провели!

Какие слова нашла мать, чтобы они перевесили Руби? Представить себе невозможно. Разве что мать наложила на Сону тайное княжеское заклятие? Дэсс готов был отправиться за вторым Руби, но Касс пригрозил, что доложит отцу, а тот вышлет погоню. Смирившийся Дэсс обещал, что в Долину Черной Смерти не пойдет, и тогда Касс принес флакончик драгоценных заморских духов — один из подарков, приготовленных для будущей жены. С этим флакончиком Дэсс и двинулся к Соне.

Ее не было под кустом огневки, где они прежде встречались. Ее не было и в опустевшем, подчистую выбранном красничнике — лишь пожилой отец возился, вырезал засыхающие ветки. Не оказалось Соны и на каменной скамеечке под пальцелисткой у дома. Раскидистые ветви с нежными «пальцами» затрепетали, почуяв присутствие Дэсса, и потянулись к нему, когда он застыл у входа с плетенной из травы занавеской. В доме было на удивление тихо — ни голосов, ни шагов занятых работой женщин, ни привычного посвиста домашней поскакушки. Она-то почему замолчала? Княжич не решился звать Сону и шагнул в прохладную полутьму чужого жилища. Поскакушка сидела, нахохлившись, в углу первой комнаты — жалкий пучок рыжих перьев, совсем не похожий на жизнерадостную домашнюю любимицу. Дэсс прислушался, пригляделся, принюхался. И безошибочно определил путь к комнатам Соны.

Он пробрался каменным коридором, где на стенах не было обычной для СерИвов резьбы, но висели красивые вещи, плетенные из сухой травы и разноцветных прутьев. Казалось, они помнили прикосновение ловких Сониных пальцев, тепло ее узких ладоней. У одного из входов, что был завешен плотной тканью, в воздухе плавал светящийся красноватый шар. Дэсс отродясь таких красноватых не видел; в легендах говорилось, что шары краснеют к большому горю. Он приподнял тяжелую ткань и заглянул в комнату.

У самого пола тлели два отяжелевших темно-красных шара. Сона лежала на постели, укрытая пуховой периной. Поверх нее виднелись тонкие руки, хрупкие плечи и запрокинутое к каменному своду лицо. От закрытых глаз тянулись вниз полоски мокрой шерсти — Сона плакала. Рядом стоял кувшин с водой, словно для того, чтобы Сона могла пить и плакать, плакать и снова пить.

Легче ночного ветерка, княжич скользнул внутрь и опустился на плетеный коврик у постели.

— Сона, — он положил ладонь на руку любимой, с испугом ощутил, какой горячей стала ее шерсть. — Я пришел. Прости меня.