Смерть и козий сыр - Йен Мур

Тем самым она давала понять, что контролирует ситуацию, если таковая вообще была. На этот счет Ричард не испытывал особой уверенности.

Они заказали напитки и в тишине ждали, пока их принесут. К счастью, не очень долго. Официантка плавно поставила бокалы на стол и ретировалась, не уточнив, что гости будут есть и даже не вручив им меню.

– Извините меня, – изрек Татильон повелительным тоном, – я уже сделал заказ. – И продолжил обводить взглядом зал, будто недостатки интерьера могли повлиять на вкус блюд.

Судя по выражению лица критика, результаты первичного осмотра его удовлетворили. О том же намекал и отложенный в сторону тщательно выверенным жестом блокнот для заметок, пока совершенно пустой. В придачу Татильон распространял ауру волнения, хотя было сложно сказать, вызвал ее восторг искреннего ценителя еды, ресторанов и французской кухни или же предвкушение человека, обладавшего властью уничтожить все это.

– Должен заметить, что это место производит совершенно иное впечатление, чем вчера вечером, – прокомментировал Ричард, нарушая молчание, которое уже становилось неловким, и добавил, поднимая небольшой бокал с мускатным вином: – Ваше здоровье!

– Конечно, – фыркнул Татильон, словно разговаривал с идиотом, но тут же смягчился, вновь вспомнив, что притворным высокомерием спутников не проведешь. – Это два почти абсолютно разных мира, а уж эпохи-то точно. Гай Гарсон, вундеркинд французской кухни, ее будущее. Себастьен Гроссмаллард же, увы, прошлое.

– Кулинарный мир кажется довольно жестоким, месье Татильон, – произнесла не слишком впечатленная речью Валери.

– Пожалуйста, зовите меня Август, – елейным тоном попросил критик. – Так и есть, наш тесный мирок весьма жесток, Валери – позволите к вам так обращаться? – и он продолжил, не дожидаясь ответа: – Герои приходят и уходят. Это напоминает сражение, одиссею.

– Значит, героиням места нет? – холодно осведомилась красавица.

– Я думал, Себастьен Гроссмаллард – анфан террибль[16] готовки, – вклинился в беседу Ричард, немедленно пожалев об использовании слова «готовка», но увидел, как оно заставило поморщиться Татильона, и сделал мысленную пометку употреблять его чаще.

– Все верно. Но и Гай Гарсон тоже. Они оба заслуживают этого звания. – Критик явно благоволил владельцу этого ресторана.

– Разве они оба могут считаться самыми великими и ужасными мастерами? – ехидно уточнила Валери.

– Да еще и разных эпох?

– Безусловно. Себастьен Гроссмаллард – анфан террибль среди влиятельных кругов. Его блюда – дерзкие, ироничные, опережающие время – по крайней мере были такими, – но остаются в рамках общепринятых правил.

– А Гай Гарсон? – Ричард с удовольствием отметил, что Валери, не всегда обращавшая внимание на нюансы обсуждения, сейчас находилась на одной волне с ним и тоже считала слова критика полной чушью.

– Он тоже заслуживает этой репутации, но в неформальных кругах, так как его творения вырываются за общепринятые рамки.

– Дерзко, иронично, опережая время? – спросил Ричард.

– В точку. – Татильон говорил так, будто одержал победу над гением дебатов. Валери закатила глаза, явно считая собеседника уже не просто заблуждающимся, но и глупым. – Гай Гарсон напоминает уличного художника, рисующего граффити на стенах Французской академии, но… но безупречной каллиграфией! – Он выглядел чрезвычайно довольным придуманным сравнением и тут же записал его в свой блокнот.

Ричард счел услышанное полной чепухой. Французская академия служила оплотом интеллектуальных защитников языка и походила на древнее рыцарское королевство, а любому, кто осмелился бы приблизиться к ее стенам с баллончиком краски, скорее всего, отрубили бы голову на гильотине, даже не дав снять колпачок распылителя.

– Кажется, я видел его по телевизору. – Ричард не преминул продемонстрировать свою осведомленность. – Очень жизнерадостный малый.

– Телевизор! – Татильон даже не выплюнул это слово, а вытолкнул его из глубин горла, точно избавляясь с помощью приема Геймлиха[17]. – Это детские забавы, закуски для массового потребителя. Гай пошел на это лишь ради рекламы сети своих ресторанов, не более того. Неизбежное зло.

– А месье Гроссмаллард запустил линию блюд для самолетов. Это тоже неизбежное зло? – с невинным видом поинтересовалась Валери.

– Это… – критик улыбнулся про себя, – это надгробная эпитафия! – и записал фразу в блокнот.

– Месье и мадам, – прервала обсуждение официантка с их заказом. – Croque garçon de pâtes à la truffe du poste[18]? – спросила она, заставив Ричарда и Валери недоуменно заморгать.

– Для месье. – Татильон кивнул на спутника.

– Brochette d’huîtres et litchis en couronne d’épines avec crème de cresson[19]?

– Для мадам.

– И наконец vol-au-vent aux cuisses de grenouille, gambas sirènes et jus de girolles[20]. – Она ловко поставила последнюю тарелку перед критиком, полностью погрузившимся в образ надменного сноба с высоко задранным к потолку носом.

Ричард не мог не отметить, что самое изысканное блюдо Татильон приберег для себя. Волован являлся ключевым элементом ужина. Сверху выглядывали мускулистые лягушачьи лапки, словно выныривая из заводи. Хвостики gambas sirènes – королевских креветок – уложили таким образом, чтобы те напоминали русалок, судя по всему, бесполых, которые купались в кремовом соусе. Зрелище походило на картину со скрытой в ней историей, хотя Ричард не мог претендовать, что до конца ее понял. Татильон втянул носом запах, всем видом выражая восторг.

Блюдо Валери, brochette d’huîtres et litchis en couronne d’épines avec crème de cresson, тоже являло собой целое театральное представление. Суп из кресс-салата тонким слоем устилал стенки неглубокой миски, а посредине лежали три увитые розмариновыми веточками шашлычные шпажки – две с устрицами и одна с личи, – образуя круг в виде тернового венка. Несколько гранатовых зернышек, кажется, символизировали капли крови.

Ричард же, напротив, чувствовал себя так, словно вытянул неудачный жребий. Croque garçon de pâtes à la truffe du poste выглядел как пафосная версия крок-месье[21] – простая сырная паста на ветчине, поданная под именем шеф-повара и стружкой из трюфелей. Бутерброд являлся по сути большим равиоли, покрытым хлебными крошками и каким-то образом накачанным так, что напоминал толстый квадратный конверт. Эффект только усиливал маленький ломтик консервированного мяса, который воплощал почтовую марку на уголке. Стружки трюфеля, следовало признать, служили довольно уместным добавлением, создавая впечатление рукописного адреса.

Ричард проткнул конверт вилкой, и маслянистый, исходящий паром сыр начал вытекать наружу с крошечными кусочками пряных колбасок чоризо, которые выглядели как осколки вулканической породы в потоке лавы. Зрелище впечатляло, хотя по сравнению с другими двумя блюдами и ощущалось пунктом детского меню. Только Всевышнему известно, что бы подумал обо всем этом дедушка.

Без особых церемоний все трое приступили к дегустации. Горячий сыр обжег язык Ричарду, поэтому он небрежно наполнил стакан водой из графина. Валери, казалось, не знала, с чего начать. «Терновый венок», без сомнений, представлял собой произведение искусства, но в качестве еды не давал подступиться ни с одной из сторон. Татильон же жевал свои лягушачьи лапки со слезами на глазах, предположительно, от сожалений, что пришлось нарушить чувственную русалочью сценку. Однако Ричард спустя пять минут невольно отметил, что критик так и не проглотил первую порцию, что вряд ли было хорошим знаком, даже на нетренированный взгляд британца, который, по словам Валери, не мог являться экспертом.

– Мадам, можете принести новую перемену? – спросил Татильон с профессиональным апломбом. – Важно, чтобы я продегустировал все блюда.

Валери сумела разобрать на части венок, отчего весь драматический эффект исчез, и теперь шпажки напоминали облетевшие по зиме кусты, наполовину утонувшие в болоте. Она теперь явно была рада избавиться от куда менее аппетитного угощения. Ричарда никто так и не спросил, каков оказался на вкус пафосный сыр на тосте.

Застольная беседа, естественно, ограничивалась обменом впечатлениями во время дегустации. По мнению Ричарда, внешний вид блюд оказался на высшем уровне, но качество пищи оставляло желать лучшего. У него создалось ощущение, что Валери тоже так считает, а вот выражение лица Татильона, бесстрастное, точно у игрока в покер, никак не удавалось расшифровать. Вероятно, оно тоже являлось частью профессиональной маскировки. Официантка наполнила бокалы и унесла тарелки, пока критик делал скупые заметки.

– «Терновый венок» был довольно интересным, не находите? – осведомился он, не обращаясь ни к кому конкретно, отчего вопрос прозвучал почти риторически. Так и оказалось. Татильон сам на него ответил, не отрываясь от блокнота: – К вашему сведению, Гай – талантливый протеже Гроссмалларда. И всегда говорил, что носит не лавровый, а терновый венок вместо короны.

– Король мертв, да здравствует король? Что-то вроде того? –