Фаза 3 - Оса Эриксдоттер

из-за плеча жена. Селия улыбнулась – а как же еще? – и показала рукой: проезжайте, проезжайте, я подожду.

Водитель помедлил – радостная улыбка так и не сходила с его лица, – пришлось показать еще раз, и “субару” медленно проплыла мимо.

Селия завистливо посмотрела вслед – человек за рулем совсем старый, совершенно седой, наверняка под девяносто. Да и спутница не моложе. Веселые, здоровые, соображают – с задержкой, конечно, но соображают же… И дом свой найдут, можно не сомневаться.

Никаких справедливых законов человеческой жизни не существует. Уж кому и знать, как не ей. Кого Бог любит, забирает молодыми, сказала бабушка, когда умерла ее дочь, мать Селии. А потом и сама умерла, уже далеко не молодой, – как бы призналась, что особой любовью Господа не пользовалась. Или вообще нет такого понятия – отношение Бога к человеку. Создает и создает себе подобных, нимало не заботясь об их дальнейшей судьбе. Если и был поначалу какой-то замысел, то в процессе созидания забыт. Или интерес потерян.

Селия включила дворники – справятся. Ей почему-то не хотелось выходить из машины и варежкой сгребать нападавший снег. Ехать до папиного дома всего-то несколько километров, в полупустом зимнем Деннисе минут пять, не больше. Миновала площадь с похожей на огромную зеленую ракушку летней сценой. Почти все магазины и рестораны закрыты, кроме пары-тройки кафе. Впрочем, Деннис и летом особого интереса для туристов не представляет, за исключением разве что Дня независимости – здесь пролегает один из маршрутов на Кейп-Код, в их летний дом. Но даже и тогда большинство предпочитают шестую трассу, там быстрее, хотя кое-кто, с чуть более развитым эстетическим чувством, выбирает Олд-Кинг-хайвей – крюк небольшой, зато сколько всяких красот! Именно там, на Олд-Кинг-хайвей, живет ее отец, в том же старом белом бунгало, где она выросла. После развода дом остался Теду, но он совершенно не обращал на него внимания, Селия попробовала вспомнить и не смогла: затевал ли отец хоть раз какой-то ремонт? Обстановка в доме как в девяностые. За садом он, правда, следил, но сад-то крошечный, почти весь участок занимает большая веранда.

Чем ближе она подъезжала, тем сильнее охватывала тревога. В последний раз в доме было очень холодно, но почему – она так и не смогла добиться ответа. Только потом сообразила, что отец нажал кнопку отключения термостата – возможно, решил сэкономить на отоплении. Еще осенью Селия заказала целый поддон брикетов для камина, но упаковки так и остались нераспечатанными. На окнах в кухне – банные полотенца. Зачем? Оказывается, собрался пересчитать деньги в бумажнике и завесил окна, чтобы никто не подглядывал. На разделочном столе пакет с хлебом, а рядом алюминиевый поднос. Яйцо, несколько ломтиков бекона и мисочка с мармеладом. Тревожный сигнал – значит, даже соседи знают, что папа так плох, что не может о себе позаботиться, и приносят ему продукты.

Нет, не может альцгеймер прогрессировать так быстро. Она уже больше десяти лет изучает эту проклятую болезнь и изо всех сил пыталась себя убедить: не может. Такого не может быть.

Селия посмотрела на спидометр, мимолетно глянула в зеркало заднего вида и нажала на тормоз – оказывается, на участке с ограничением скорости в сорок миль в час она лупила за все шестьдесят. Пронесло – полиции не видно, а радаров здесь нет.

В животе бурчало – за весь день ничего не ела, только выпила две чашки кофе, одну дома, другую в “Альбатросе”, а сейчас уже время ланча. Но странно – есть не хотелось, несмотря на упорно посылаемые организмом отчаянные сигналы.

Вот и поле для гольфа, стрельбище, чуть подальше ветеринарная клиника с большим рекламным щитом “Вакцинация домашних животных”, а за поворотом – дом отца. Селия притормозила. Большой черный пикап “шевроле-сильверадо” стоит под белоснежной шапкой свежевыпавшего снега. Обычно отец навешивал на него снегоуборочный отвал еще в октябре и после каждого снегопада с шутками объезжал своих клиентов и сгребал снег с участков. Но в этом году железный скребок так и лежал в гараже. Конечно, уже шестьдесят пять, пора бы и утихомириться, но отец всю жизнь работал, и сидеть дома без дела – совершенно на него не похоже. Когда выпадал снег, он улыбался и подмигивал, радуясь возможности поболтать с соседями.

Как всегда, поставила машину за пикапом. Фасад потемнел от влаги, краска на ставнях шелушится. Небесно-голубые ставни, типичные девяностые… Лампа у входа почему-то не выключена – забыл, наверное. Весь участок под снегом, но от гаража к крыльцу прорыта узкая тропинка – значит, он все-таки выходил из дома с лопатой. Следов на снегу почти нет – проделал тропинку и сразу ушел обратно.

Постучала и толкнула дверь – не заперто.

– Папа?

Селия включила свет в прихожей. Под вешалкой ворох одежды.

– Папа?

Может быть, спит? Но он же снимал трубку!

Нарушения сна, внезапная сонливость или немотивированное ночное бодрствование.

Однако писать диссертацию о заболевании – одно, а видеть все это – совсем другое. Пугающая действительность. Недопитый виноградный сок на журнальном столике, газеты на полу, скомканное покрывало на диване. Папа же никогда не засыпает перед телевизором, он вообще почти не смотрит ТВ, зато много читает. Читал…

Книг не видно. Рулонные шторы опущены, однако свет не включен. Селия прошла в кухню и щелкнула выключателем. Брикеты так и не внес, но неважно, в доме тепло, не как в тот раз.

Отец посмотрел на нее с удивлением. Сидит за кухонным столом в халате, седые волосы взлохмачены, будто только что проснулся.

– Папа! – Она прикусила губу, чтобы не всхлипнуть. – Папа, это я, Селия.

Он глянул непонимающе, но буквально через пару секунд взгляд просветлел.

– Кого я вижу! Тыквочка! Пришла навестить старика-отца?

Сразу стало легче. Плечи расслабленно опустились, хотя дышать по-прежнему трудно, так всегда бывает после приступа паники.

– Мы же собирались вместе позавтракать… ты забыл?

Селия подошла к окну и потянула за шнурок. Рулонная штора поползла вверх, и в кухню медленно, словно забыв про собственную эталонную скорость, просочился скупой свет январского дня. Потом подошла к отцу со спины и крепко обняла.

– Одевайся. Глазунья уже заказана.

* * *

Клошар на бульваре Сен-Мишель остановился возле канавы – решил опорожнить мочевой пузырь. Адам Миллер не мог оторвать глаз, настолько заворожили его внушительные размеры детородного органа.

– Excusez-moi![7]

Молодая женщина тронула его за рукав. Судя по раздраженной интонации, не в первый раз. Он с трудом отвел глаза от завораживающего зрелища.

– Mon vélo…[8]

Взгляды их встретились, и