Настоящие, или У страсти на поводу - Татьяна Серганова

Мы с Иваром выросли вместе и дружили чуть ли не с пелёнок. Нашей дружбе не могло помешать классовое различие и недовольство отца. Тот всегда считал, что мне не стоило так близко общаться с деревенскими ребятами. Я же Белфор.

О своём положении и великой фамилии я знала всегда. Отец рассказывал, как еще его прадед, пятый сын великого князя Белфор, самый младший отпрыск, прошел против воли отца и женился на обычной девушке. За что и был с позором изгнан из отчего дома и осел в небольшой деревушке. Денег у него было немного, но хватило, чтобы построить небольшой, но добротный домик в два этажа, завести небольшое поголовье длинношерстных яргов и прожить долгую счастливую жизнь, обзаведясь с возлюбленной троицей детишек. Мы с отцом были последними прямыми потомками того Белфора.

После смерти матери, отец так и не женился, и на мне род должен был угаснуть.

Жили мы по деревенским меркам довольно неплохо, по городским — с трудом перебивались. Но меня всё устраивало. Наш дом был всё-таким же большим и тёплым, суровые зимы были ему не страшны и ветра не продували. Нам хватало дров и продуктов. Даже была пара слуг: старая кухарка и её муж, который помогал отцу в разведении яргов — убирал в хлеву, носил солому. Весной, если водились лишние деньги, папа нанимал рабочих с деревни для выпаса стада и размножения скота. Меня, естественно, к этим работам не допускали, и папа старался на месяц-два отправить к тёте Полин.

Ярги были нашим спасением. Из длинной шерсти (высоко ценились светлые оттенки) мы пряли нити, которые потом продавали на базаре. Мясо, молоко и жир не давали умереть с голода и были очень сытными. А весной яргов ставили в плуг и пахали небольшие поля, в надежде получить хоть какой-то урожай на обветренной земле, почти лишенной плодородного слоя.

Ивар был сыном местного кузнеца. Самый младший в семье, он был совсем непохож на своего отца, жилистого и могучего господина Жбана. Такой же высокий, но худощавый с длинными руками и ногами, медного цвета волосами, веснушками на носу и щеках. Тёмно-карие глаза весело смотрели на мир, а с губ почти никогда не сходила улыбка. Он был так похож на солнышко, что к нему тянулись все. В том числе и я.

Моя первая и единственная любовь. Ивар был старше меня на два года и производил впечатление взрослого, умудрённого жизнью парня.

Мне было тринадцать, когда я узнала, что дочка мельника крутит перед ним хвостом и зовёт прогуляться ночью под ракитой. Ох, сколько слёз я пролила, обнимая подушку, как ревновала и злилась, мечтая вырвать девке все волосы. Куда мне было до румяной, сформировавшейся Мирты, на которую даже деревенские мужики заглядывались.

Я была поздней девушкой и сформировалась лишь к шестнадцати годам. Резко, в пару месяцев. Весной уехала к тёте щуплым, угловатым подростком с тоненькой косичкой, а вернулась совсем другой. Нам с тётей пришлось трижды перешивать гардероб, чтобы хоть как-то уместить в него начавшие расти грудь и бедра. Талия неожиданно стала тоньше на пару сантиметров. Волосы приобрели пшеничный оттенок, заблестели на солнце, став такими густыми, как никогда. Губы заалели, а ресницы и брови потемнели, делая лицо более выразительным.

— Ох, как на матушку похожа. Прям глаз не отвести, — шептала тётушка перед моим отъездом.

— Глупости, — недовольно ворчала и злилась Элодия, которую мои изменения выводили из себя. Она привыкла быть первой красавицей и не терпела конкурентов. — Как была деревенщиной, так и осталась.

Но обидеть кузина меня не могла. Я ежедневно видела результат в зеркале и едва не плясала от счастья, мечтая как можно быстрее вернуться домой.

Я помнила, как застыл папа, увидев меня в первый раз, как заблестели его глаза и задрожали губы.

— Ты выросла, — прошептал он, обнимая и прижимая меня к груди. — Стала совсем взрослой.

Я едва смогла дождаться следующего утра, почти всю ночь не спала, кружась с одного бока на другой. Встала на рассвете, встречая яркое солнышко.

Платье я выбирала тщательно. Достала нежно-голубое с белыми цветами, которыми был расшит широкий подол. То самое, в котором лиф был таким плотным, что грудь едва не вываливалась, визуально становясь еще больше. Я могла даже посоревноваться с Миртой. Достала мамин кулон, который попадал прямо в ложбинку. Волосы распустила, заколов шпильками небольшие пряди на затылке.

— Ты куда? — отец поймал меня в дверях.

— В деревню, — запнувшись и едва успев затормозить, ответила я.

— Так рано.

— Мне надо ленты купить. Тётя денег дала. Немного. Хочу платья украсить, — ответила ему.

И ведь не солгала. Платья действительно надо было хоть немного украсить и ленты для этого подходили больше всего.

— Хорошо. Будь осторожна.

— Буду, папочка, — встав на цыпочки, я поцеловала отца в щёку, схватила корзинку и выбежала на улицу.

Купив в лавке всё необходимое и получив десяток комплиментов от господина Ставраса, я выскочила на крылечко и огляделась.

«Где же может быть Ивар? Отцу помогает? Скорее всего…»

Я замялась, не зная, как поступить дальше, какой повод придумать, чтобы зайти в кузню. И нужен ли он вообще.

Тряхнув головой, я быстро пошла по дорожке.

«Не нужен мне повод. Просто пойду и просто поздороваюсь. Целый же месяц не виделись. Просто вежливость».

— Доброго утра, госпожа Ирма, — поздоровалась я с матерью Ивара, которая вышла с большим тазом, полным белья.

— Доброе, — женщина поставила таз на пенёк и подслеповато на меня взглянула. — Айола, ты ли это?

— Я, госпожа Ирма, — ответила ей, чувствуя, как пылают щеки.

— Надо же, как выросла. Расцвела. И на мать так похожа.

— Спасибо. Я вот в лавку господина Ставраса ходила. За лентами. И дай, думаю, заскочу, поздороваюсь.

— Тебе Ивара позвать? — догадалась она.

— Будьте так любезны.

— Сейчас. Ивар! — женщина громко крикнула, поворачиваясь к кузне. — Ивар! К тебе Айола пришла.

— Иду! — раздалось в ответ.

Эта минута была самой длинной в моей жизни. Я стояла за плетнем, с силой сжимая ручку корзины, заливаясь румянцем и кусая губы. Заметит ли? Увидит ли? Почувствует ли?

Ивар, весь чёрный от копоти, но всё такой же жизнерадостный, не спеша вышел из кузни, щурясь от яркого солнца и пытаясь привыкнуть к новому освещению.

Поэтому и разглядел меня, только когда подошёл совсем близко.

— Айола, — едва не споткнувшись о какую-то ветку потрясенно произнёс молодой человек и неловко вытер руки о фартук. — Ты… Здравствуй.

— Здравствуй, — улыбнулась ему в ответ. — Я приехала.

— Вижу, — еще тише ответил он, ощупывая взглядом мою фигурку, замерев на долю секунды на медальоне и груди. — Хорошо выглядишь.