Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

МОЖЕТ, РЕЙЧЕЛ ПРАВА. ПРОСНУСЬ В ОДНО ПРЕКРАСНОЕ УТРО,ЗАБРОШУ СВОИ ИГРУШКИ НА ЧЕРДАК И ЗАЙМУСЬ ЧЕМ-НИБУДЬ ДОСТОЙНЫМ.

А Элли по-прежнему что-то тревожило. Далеко в ясное осеннеенебо понесся колокольный звон — прихожан созывали на утреннюю воскреснуюслужбу.

— Пап, а пап… — начала было Элли.

— Что, ягодка моя?

— Да нет, ничего, — хотя лицо говорило совсем иное, славаБогу, ничего особенного и безотлагательного. Чистые пушистые волосы рассыпалисьпо плечам. Сейчас на солнце они казались светлее, чем обычно, со временем онинеизбежно потемнеют до каштановых. На дочке красивое платьице. Странно, подумалЛуис, почти каждое воскресенье она надевает платье, хотя в церковь семья неходит.

— А что ты строишь?

Он как раз приклеивал крыло.

— Взгляни, видишь две сплетенные буковки «Р» на колесе?Красиво, правда? Если на День Благодарения полетим к дедушке с бабушкой,выберем место в самолете, откуда турбины видны. И на них те же буковки.

— Красиво! — И она протянула колесо отцу.

— Вот будет у тебя «роллс-ройс», налюбуешься и колесами, икрыльями. И станешь ходить такая важная-важная.

Как скоплю второй миллион, непременно куплю «роллс-ройс».Тогда уж Гейдж — если его начнет в машине мутить — прямо на сиденья изнатуральной кожи сможет срыгнуть. ТАК О ЧЕМ ЖЕ ТЫ, ДОЧЕНЬКА, ПРИЗАДУМАЛАСЬ?Напрямик спрашивать бесполезно, не очень-то девочка любила откровенничать. Ичерта эта очень нравилась отцу.

— Пап, а мы богатые?

— Нет, но и с голоду не умрем.

— А Майкл Бернс в школе говорит, все врачи богатые.

— Скажи своему Майклу Бернсу, что многие врачи лет задвадцать и могут разбогатеть… только не заведуя университетским лазаретом.Нужно стать хорошим специалистом в одной области: гинекологом, например,ортопедом или невропатологом. Тогда разбогатеешь быстрее. А таким, как я, долгобогатства не скопить.

— А почему ты не станешь спицилистом?

Луис задумался: было время, когда ему надоело мастеритьвоенные самолеты, потом — немецкие «тигры» и самоходные орудия; вдруг (каксейчас казалось — в одночасье) он счел, что собирать корабли в бутылках —глупое занятие. А понравилось бы ему всю жизнь выискивать у детишек деформациюстопы или, натянув тонкие резиновые перчатки, копаться в женском влагалище,нащупывая спайки и опухоли?

— Нет, не понравилось бы, — твердо ответил он себе.

В кабинет заглянул Чер. Зорким зеленым глазом окинулкомнату, нашел, что все в порядке, прыгнул на подоконник и задремал.

Элли посмотрела на него и неожиданно нахмурилась. С чего бы?Обычно во взгляде ее читалось столько любви, что сердце сжималось. Она обошлакомнату, оглядела модели и почти что равнодушно сказала:

— Как много могил на Кошачьем кладбище.

АХ ВОТ В ЧЕМ ДЕЛО, подумал Луис, но не обернулся, продолжалприлаживать фары к «роллс-ройсу».

— Да, порядком. Сотня, а то и больше.

— Пап, а почему звери не живут долго, как люди?

— Почему ж, некоторые и дольше живут. Слоны, например. Аморские черепахи такие старые попадаются, что люди даже не в силах определитьих возраст… а может, просто не верят, что столько живут.

Но хитрая Элли на уловку не попалась.

— Слоны и черепахи дома не живут. А вот собаки да кошкибыстро умирают. Майкл Бернс говорит, что для собаки один год, как девять длялюдей.

— Семь, — механически поправил Луис. — Вижу, куда тыклонишь. А в чем-то ты права. Собака в двенадцать лет считается старой. Естьтакой процесс в организме — обмен веществ. Он, как часы, отмеряет наше время.Но и в другом, конечно, важен. Например, некоторые люди — как наша мама — могутесть вдоволь и не полнеют, другие же, вроде меня, сразу жиром обрастают, стоитлишний кусок проглотить. А это тоже — обмен веществ. У каждого он свой,особенный. У людей проходит медленнее, у собак — быстрее. Мы в среднем доживаемдо семидесяти двух лет, и поверь, это немалый срок.

Тревога не покидала Элли, и Луис заставлял себя говоритьискреннее и убедительнее. Ему исполнилось тридцать пять, и, казалось, все этигоды промелькнули, как дуновение ветерка.

— А у морских черепах, — продолжал он, — обмен веществ ещемед…

— А у кошек? — перебила его Элли.

— Кошки живут примерно столько же, сколько и собаки, —покривил душой Луис. У кошек жизнь бурная, хищная, и часто их поджидаеткровавая преждевременная смерть. И до «положенных» лет мало кто доживает. ВотЧер. Сейчас он мирно дремлет на подоконнике, по ночам забирается к дочке впостель, красивый и игривый, как котенок, этакий большой пушистый клубок. Нооднажды Луис видел, как Чер охотился за птицей с перебитым крылом. Зеленыеглаза горели азартом и — Луис готов поклясться! — жестоким упоением. Кот редкоубивал свою добычу, разве что однажды — большую крысу, пойманную, очевидно,между их и соседским домом. Наигрался с ней Чер вдоволь, изодрал в клочья,живодер. Рейчел, уже шесть месяцев беременная Гейджем, не выдержала, убежала вванную — ее вытошнило. Какова у хищников жизнь, такова и смерть. То котапоймает собака и остервенело разорвет на куски, не в пример глупым вислоухимгероям мультфильмов, которые без толку и злобы гоняются за извечными врагами.То более удачливый соперник перегрызет глотку. То проглотит, несчастный,отравленную приманку. То попадет под машину. Кошки — гангстеры в мире домашнихтварей, закон им не писан, ни в жизни, ни в смерти. А сколько кошек гибнет воцвете лет при пожарах!

Но обо всем этом вряд ли стоит рассказывать пятилетнейдочери, впервые задумавшейся о смерти.

— Ведь нашему Черу только три года, тебе пять. Ты кончишьшколу, поступишь в колледж, а он еще будет с нами. Видишь, как долго.

— И совсем не долго. — Голос у Элли дрогнул. — Ни капелькине долго.

Луис наконец оторвался от работы — хватит притворяться! — ипоманил дочку. Та подошла, села к нему на колени. До чего ж она красива,особенно сейчас, когда горюет. Какая у нее ??муглая кожа. Тони Бентон,врач-коллега из Чикаго, прозвал ее индейской принцессой.

— Будь моя воля, малышка, я бы Черу лет сто отпустил. Но яжизнью не распоряжаюсь.

— А кто распоряжается? — тут же спросила она и с открытойиздевкой сама же ответила: — Наверное, Бог.

Потешно у нее это получилось, но Луис не засмеялся, разговорзашел о серьезном.

— Бог или Высший Разум, судить не берусь. Просто каждомуотмерено время. А какое — знать не дано.