Конкистадор - Висенте Бласко Ибаньес

Эти химеры овладели и его моряками. Один из них после разведки в кубинских джунглях с воплями в испуге прибежал на корабль. В тропической чаще он заметил процессию мужчин, с головы до пят закутанных в белое, подобно монахам.

Увидеть одетых мужчин в этом мире нагих людей было сродни явлению чуда. Но напрасно исследовал адмирал тропические заросли в надежде столкнуться с группой посланцев могущественного азиатского монарха. Хуан де ла Коса подозревал, что простодушный моряк, сбитый с толку рассеянным светом и таинственной атмосферой джунглей, принял за белых монахов какой-нибудь вид гигантских журавлей, вышагивающих среди деревьев в поисках пищи.

– Три наших маленьких корабля, – продолжил штурман, – уже дали течь и требовали ремонта. Разумнее было вернуться обратно на Эспаньолу. Однако перед возвращением адмирал потребовал от всех нас официальное свидетельство, чтобы потом, в Испании, он мог опровергнуть мнения всех тех мореплавателей и ученых мужей, которые подвергают сомнению открытие им восточной Азии и выдвигают безрассудные предположения, что открытые им земли – совершенно новый мир.

Дальше Хуан де ла Коса продолжал свои рассказы с определенной долей иронии.

К этому времени они уже проплыли триста тридцать пять лиг вдоль побережья Кубы, и поэтому адмиралу казалось невероятным, что остров может быть столь протяженным.

– Он отправил нотариуса флотилии в сопровождении четырех свидетелей на каждый из трех кораблей, чтобы тот опросил всех членов экипажей, от капитанов до юнг, есть ли у них сомнения в том, что Куба – континент, а не остров, что именно отсюда начинается настоящая Индия, а двигаясь дальше вдоль побережья, можно достичь цивилизованных стран, то есть владений Великого Хана… И каждый, вплоть до последнего слуги-уборщика, торжественно заявил, что Куба является не островом, а частью Азии.

Произнеся это, Хуан де ла Коса слегка улыбнулся. Пять лет спустя, когда уже в Кадисе он будет составлять свою знаменитую карту – первую карту будущей Америки – на ней он обозначит Кубу как остров, в то время как Колумб и его сторонники будут продолжать верить в то, что это – одна из оконечностей Азии.

– Нотариус, – продолжил штурман, – всех заставил подписаться, указав в нижней части документа, что те, кто позже откажется от своих слов и будет утверждать, что Куба – остров, заплатят штраф в десять тысяч мараведи в случае, если это капитан или штурман, или получат сто плетей и раскаленное железо на язык, если это простой матрос, юнга или слуга.

Таким было стандартное наказание за лжесвидетельство.

Хуан де ла Коса не знал, что, если бы в тот момент, когда нотариус прибыл на корабль заверять их показания, какой-нибудь юнга вдруг поднялся на мачту, то увидел бы западную оконечность Кубы, а сразу за ней – открытое море. Адмирал потребовал этих свидетельств ровно в тот момент, когда ему оставалось не больше двух дней плавания, чтобы обогнуть крайнюю точку острова. И тогда бы он не закончил свою жизнь в убеждении, что Куба – это то ли начало, то ли конец азиатского континента.

Хуан де ла Коса описывал красоту целой россыпи мелких островков, которым Колумб дал название Королевский Сад.

– Я предлагал адмиралу продолжать плавание дальше на запад до какого-нибудь богатого и известного порта из множества тех, которые должны были быть в Империи Великого Хана, но Колумба внезапно атаковала какая-то болезнь, лишив его зрения, памяти и погрузив в глубокую летаргию, похожую на смерть.

Тогда знаменитый штурман взял на себя управление флотилией и вернулся в Ла-Изабеллу, где Колумба в полном беспамятстве вынесли с корабля на носилках. Первое, что увидел Колумб, придя в сознание и открыв глаза, было лицо его брата Бартоломео. Относительный комфорт его каменного дома и общение с братом, который, казалось, поделился с ним своей энергией и силой характера, вернули адмиралу утраченную бодрость.

Сопротивление Каонабо – вот что в данный момент беспокоило его больше всего. Гуанакари прибыл с визитом к Колумбу, несмотря на своё необъяснимое бегство, и дал понять, что остальные касики нападают на него, поскольку он не присоединился к их конфедерации против белых. На самом же деле он не хотел связывать себя обещаниями ни с теми, ни с другими до тех пор, пока не увидит, кто возьмет верх.

Колумб полагал, что самый верный способ установить мир на острове – захватить Каонабо, но в то же время сознавал всю утопичность этого предприятия. Тот правил центральной частью острова: горным районом, куда было трудно добраться из-за отсутствия дорог, широких рек и непроходимых джунглей. Сражаться с этим хитрым вождем на его территории, где он мог устраивать бесчисленные засады, было мероприятием сомнительным и обреченным на поражение. Выздоровление адмирала, непрестанно обсуждавшего Каонабо со своими приближенными, затягивалось, в том числе и из-за этого навязчивого беспокойства.

Алонсо де Охеда, который жил теперь в соседнем доме и потому часто навещал Колумба, тоже тяготили мысли о воинственном касике. Но дон Алонсо обычно недолго пребывал в сомнениях, решительно переходя от слов к делу.

Однажды Куэвас, стоя у дверей своего жилища, заметил Охеду, с загадочным видом что-то говорившего Хуану де ла Коса, с которым они стали большими друзьями. Неразговорчивый и спокойный моряк, неторопливый в своих действиях, с почти отеческой нежностью полюбил этого отчаянного храбреца, для которого не существовало слова «невозможно» и совершенно отсутствовал страх смерти.

Слушая отважного идальго, штурман не смог удержаться от нескольких удивленных восклицаний, несмотря на всю свою сдержанность. Затем дон Алонсо обратился к Куэвасу:

– Готовь коня и оружие. Завтра небольшим отрядом нанесем визит Каонабо.

И поскольку Фернандо был его доверенным другом, Охеда изложил ему свой замысел. Только что он пообещал адмиралу привезти «властелина дома из золота» живым или мертвым. Дон Алонсо пока еще не знал, как это сделать, но, как и всегда, призвал на помощь Пресвятую Богородицу, заступничество которой в последний момент поможет уладить это рискованное предприятие.

– Для начала надо поехать в земли Каонабо и разыскать его там. А потом Пресвятая Дева подскажет.

На следующий день кавалькада всадников направилась к центру острова. Десять человек, молодых и сильных, в доспехах и шлемах, вооруженных копьями.

Охеда не забыл прикрепить к луке седла иконку Пресвятой Богородицы, надеясь на нее даже больше, чем на силу своего оружия. Она наделит его или мужеством, или хитростью – в зависимости от обстоятельств. Отряд проехал шестьдесят лиг, продираясь сквозь лесные чащи, заросшие лианами, и наконец добрался до большого скопления хижин, где обитал Каонабо.

Грозный вождь племени не препятствовал им, полагая, что столь малочисленный отряд не мог пожаловать к нему с воинственными намерениями. В последний момент, перед тем как предстать перед касиком, Рыцарь Пресвятой Богородицы прикрепил к своему шлему яркий плюмаж, а поверх доспехов надел расшитую золотом тунику.

Следуя за Куэвасом и двумя другими воинами, он направился к пальме, в тени которой восседал индейский вождь, обратившись к нему с глубоким почтением, словно разговаривал с каким-нибудь европейским монархом. С помощью одного из индейцев, общавшегося с гарнизоном форта Святого Фомы и потому знавшего несколько испанских слов, а также используя те фразы на местном языке, которые он выучил сам, Охеда сказал Каонабо, что прибыл с дружественным посольством от адмирала, испанского Гуамикина, то есть командующего всеми белыми людьми, и привез ему невероятной ценности подарок.