Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома - Лоррэн Кальтенбах

Чтобы обеспечить монархическое решение итальянского вопроса, Виктор Эммануил идет на договор с этим революционером, дабы впоследствии иметь возможность присвоить его победы. После развязывания революции приходит время ее обуздывать. Когда придет срок, ему будет достаточно выдать себя за миротворца, пришедшего восстановить порядок.

Вот как Гарибальди, лидер авантюристов и простой кондотьер, изгнал наших молодоженов из Неаполя. Франциск и Мария София вот уже тринадцать месяцев как покинули трон, когда «Пьемонте» и «Ломбардо», два корабля «Экспедиции Тысячи»[67], пришвартовались на территории их королевства, в Марсале на Сицилии, под защитой английского флота. Дабы соблюсти приличия, «герой двух миров», который зачислился в корпусе пьемонтских альпийских охотников, заранее подал в отставку. Первый этап захвата был по существу актом пиратства, нарушением территории, без ультиматума, без объявления войны.

Прибытие краснорубашечников в Сицилию стало сигналом к беспрецедентному подъему необузданных волнений. От победы в Калатафими до завоевания Палермо, повсюду мятежники умножали свои подвиги и были приняты как освободители. Отряды повстанцев, picciotti, с энтузиазмом объединялись, чтобы расширить свои батальоны. Опасаясь разграбления, аристократы открывали перед захватчиками дворцы своих предков. Королевские войска, напротив, явно не справлялись с ситуацией, совершая как мелкие промахи, так и стратегические ошибки. Говорили даже, что некоторые генералы короля Обеих Сицилий вместо того, чтобы вести своих солдат на подавление мятежников, продались за несколько тысяч дукатов[68]. И действительно, неравенство сил было таково, что, казалось, только всеобщее предательство армии могло объяснить этот крах.

Еще в мае Гарибальди издал указ о свержении короля Неаполя и провозгласил себя диктатором Сицилии, а затем объявил, что хочет пересечь пролив и продолжить свой путь до самого Рима! 21 июня он захватил столицу острова. В этот день жители Палермо вдохнули полной грудью воздух свободы, крича: «Долой Франциска! Долой неаполитанцев!» – и атаковали ударами булыжников и молотков статуи молодого монарха и его отца, которые город воздвиг на набережной Военно-морского флота. Менее чем за час они были разнесены в щепки, а их обломки побросали в море[69]. Весть об этом триумфе разнеслась по всему миру, вызывая всеобщий энтузиазм по поводу переворота, совершенного авантюристом. Жорж Санд, Виктор Гюго, Эдгар Кинэ, Чарльз Диккенс, Карл Маркс и Фридрих Энгельс поддерживали поход того, которого они считали рыцарем человечества, лучшим из людей. Везде, до самого Иркутска в далекой Сибири, простые люди отмечали подвиг генерала-освободителя и молились, чтобы «Гарибальдов» пришел и помог им завоевать, в их черед, землю и свободу[70]. Что касается Александра Дюма, то он поспешил в Палермо, чтобы организовать пропаганду для своего нового друга.

Эпопея «Гепард» Джузеппе Томази ди Лампедуза, экранизированная Лукино Висконти, в один прекрасный день воссоздаст мастерски выполненную картину этих потрясений: труп гниющего сторонника Бурбонов[71] под лимонным деревом, которое парит над этим воспоминанием; удары краснорубашечников, потускневших под сицилийским солнцем; церковь, чувствующая угрозу своей временной власти; молодой аристократ, полный энергии и оппортунизма, который присоединяется к гарибальдийцам; и, наконец, задумчивость принца, созерцающего упадок своей касты, одновременно в высшей степени бескорыстного и готового к компромиссу, дабы сохранить свое спокойствие[72].

Королевство Франциска II Бурбона было готово упасть, как спелый плод.

Завоевав Сицилию, Гарибальди пересек море и высадился в Калабрии для похода на Неаполь[73]. Люди, деньги и оружие, которые прислал ему Кавур, позволили за несколько недель сформировать армейский корпус из четырех дивизий.

Сестра Сисси наблюдала, разъяренная и бессильная, за неотразимыми атаками кондотьеров. Сожженные дома, череда убийств[74], анархия и все сопутствующие бедствия. И как только пресса могла представить этого разбойника в виде друга народа, искупителя Италии? В то же время в ее глазах этот пират, волосатый и заросший бородой, обладал по крайней мере откровенностью и бескорыстием фанатика. Для нее настоящим злодеем с самого начала был Виктор Эммануил, кузен из Турина. «Галантуомо» – честный человек! – заявлял, что он «не одобряет экспедицию Тысячи и стремится предотвратить ее»[75]. Ложь! Этот предатель касты поднимал знамя революции и готовил восстание народа против своего короля. Мария София была уверена, что этот разгневанный народ желает только, чтобы им хорошо управляли, а не чтобы он сам управлял собой. И это увлечение национальным единством было лишь одной из книжных идей, порожденной теми, кто умел читать книги, и прежде всего написанные языком Данте и Макиавелли. Неаполитанцы ничего в этом не смыслили. Поднимая из глубин идеи и людей, этот пьемонтский монарх служил своему собственному делу и делу буржуазии, движимой своей гордостью и амбициями. Королева поклялась себе, что однажды он и вся его династия будут страдать от наказания, которое они заслужили.

К тому времени она чувствовала поднимающееся в городе глухое волнение. Во время ее последних поездок в карете неаполитанская улица, обычно выставляющая себя напоказ, была очень сдержанной.

На лестнице, установленной напротив Королевской аптеки[76], она даже заметила двух рабочих, которые, насвистывая и веселясь, тщательно стирали бурбонские лилии, ранее украшавшие аптечную мастерскую[77]. Фракционеры, казалось, сидели в засаде повсюду. Лаццарони[78], представляющие собой особую, не поддающуюся определению фауну столицы, поклоняющиеся святому Януарию, покровителю Неаполя, были равно способны и на героические поступки, и на самые скверные шаги…