Великие княгини и князья семьи Романовых - Елена Первушина

Остерман показывал вид, что старается успокоить Петра, хотя, собственно, сам же и довел его до такого состояния. Меншиков попробовал было послать к государю свою дочь, его невесту, с ее сестрой, но государь принял их дурно, и они должны были удалиться. На другой день, в пятницу 8 сентября, Петр послал генерал-лейтенанта Салтыкова к Меншикову с приказанием оставаться дома как бы под арестом; с его жилища велено снять почетный караул, который давался ему сообразно чину генералиссимуса. Сам Петр, давши такой приказ, отправился в церковь. По возвращении из церкви в свой дворец он встретил княгиню Меншикову с сыном и с сестрой ее Арсеньевой. Княгиня пала на колени и умоляла пощадить ее мужа. Отрок-государь, настроенный врагами Меншикова, не хотел слушать. Княгиня обратилась к Елисавете, потом к великой княжне Наталье; и те отворотились от нее. Княгиня бросилась к Остерману и целые три четверти часа валялась в ногах у коварного барона, так что ее с трудом могли поднять. Царь отправился обедать с членами Верховного совета, Сапегой и князем Долгоруким. После обеда государь приказал публиковать указ не слушать ни в чем Меншикова и в то же время послал приказ гвардейским полкам повиноваться исключительно его повелениям, которые будут передаваемы через майоров гвардии Юсупова и Салтыкова. В заключение государь отправил курьера воротить высланного из Петербурга Ягужинского, врага Меншикова. Воспоминания о страданиях родителя, возбужденные в государе врагами Меншикова, вступили ему в душу, и он сказал: „Меншиков хочет обращаться со мной, как обращался с моим отцом, но этого ему не удастся; он не будет давать мне пощечин, как давал“. Приказано во дворец не допускать ни семейства, ни прислуги Меншикова. Меншиков попробовал было написать к царю письмо и просил позволения уехать на Украину. В ответ на это письмо Меншикову сообщено, что он лишается дворянства и орденов, а у царской невесты отбираются экипажи и придворная прислуга. 11 сентября (22 по новому стилю) Меншикову дано приказание ехать со всем семейством под конвоем в свое поместье Раненбург.

12 сентября отправился Меншиков в обозе, состоявшем из четырех карет и сорока двух повозок, с женой, свояченицей, сыном, двумя дочерьми и братом княгини, Арсеньевым. С ним была толпа прислуги; провожал его отряд в 120 человек гвардии под начальством капитана. Громадная толпа народа собралась глазеть на падшего князя, который за день перед тем был самодержавным властителем всей России.

Едва Меншиков отъехал несколько верст от Петербурга, как его догнал курьер с царским приказанием отобрать все иностранные ордена; русские отобраны были у него в Петербурге. Меншиков отдал их все, со шкатулкой, в которой они хранились. Когда Меншиков достиг Твери, его догнал новый курьер с приказанием высадить его и всю семью из экипажей и везти в простых телегах. „Я готов ко всему, – сказал Меншиков, – и чем больше вы у меня отнимете, тем менее оставляете мне беспокойств. Сожалею только о тех, которые будут пользоваться моим падением“. И его, и всех его семейных повезли из Твери в Раненбург в простых телегах. Он старался казаться спокойным, и где приходилось ему, при перемене лошадей, говорить со своими семейными, он ободрял их и убеждал с христианским терпением покориться воле Божьей».

Мария Меншикова, а вслед за ней и ее отец умерли в Сибири в Березове.

Казалось, Долгоруковым теперь ничто не препятствовало. Юный царь должен был жениться на их сестре, перебраться в Москву и править под их бдительным присмотром. Но Петр неожиданно заразился корью и умер. Легенда гласит, что последними его словами стали: «Запрягайте сани, я еду к сестре!». Если это так, то в последние минуты своей жизни Петр вспоминал, возможно, о единственном человеке, который любил его искренне и бескорыстно и которого сближала с ним общая беда, а не амбициозные планы.

* * *

Но так или иначе, а Петр II умер, и с ним оборвалась непрерывная мужская линия наследования семьи Романовых. Судьбу империи выпало теперь решать Верховному тайному совету, созданному еще Екатериной по рекомендации Меншикова. Теперь, когда Меншиков отправлен в изгнание, из восьми членов Совета половину составляли Долгоруковы (князья Василий Лукич, Иван Алексеевич, Василий Владимирович и Алексей Григорьевич). Еще в совете были два брата Голицыны – Дмитрий и Михаил Михайловичи, Андрей Иванович Остерман, фактически руководивший российской внешней политикой начиная с 1820 г., и первый канцлер Российской империи Гаврила Иванович Головкин.

Стало ясно, что российский престол должна занять женщина, а это рискованное новшество; если не считать короткого царствования Екатерины, правившей, по сути, именем Петра и руками Меншикова, правительниц на Руси не было почти со времен княгини Ольги. Но это решение открывало для Совета большие возможности. Женщина будет нуждаться в советниках, она никогда не станет достаточно авторитетной, чтобы править самовластно, а потому у Совета будет возможность сохранять контроль над властью.

Но кому из многочисленных родственниц покойного императора Петра достанется приз в виде российской короны? Первая кандидатка – Елизавета, но у нее мало сторонников при дворе, и от этой кандидатуры отказались под благовидным предлогом: царевна родилась до брака Петра и Екатерины, и этот козырь вытаскивали всякий раз, когда Елизавета оказывалась неугодной.

Теперь взгляды «верховников» (так называли членов Верховного тайного совета) обратились на дочерей «старшего царя» – покойного Иоанна. Брак его старшей дочери Екатерины оказался очень неудачным. По этому поводу еще мать Екатерины, царица Прасковья Федоровна, писала Марте Скавронской: «Прошу у вас, государыня, милости, побей челом царскому величеству о дочери моей, Катюшке, чтоб в печалех ее не оставил в своей милости; также и ты, свет мой, матушка моя невестушка, пожалуй, не оставь в таких ее несносных печалех. Ежели велит Бог видеть В. В-ство, и я сама донесу о печалех ее. И приказывала она ко мне на словах, что и животу своему не рада… приказывала так, чтоб для ее бедства умилосердился царское величество и повелел бы быть к себе…».

«…Сердечно (об этом) соболезную, – отвечал Петр, извещенный о бедах племянницы. – Но не знаю, чем помочь? Ибо ежели бы муж ваш слушался моего совета, ничего б сего не было; а ныне допустил до такой крайности, что уже делать стало нечего. Однако ж прошу не печалиться; по времени Бог исправит и мы будем делать сколько возможно».

В 1722 г. Екатерина Ивановна, не выдержав жестокого и грубого отношения супруга, вернулась вместе с дочерью, носившей имя Елизаветы Екатерины Христины, в Россию, и теперь они обе жили то в Москве, то в Петербурге. Но формального развода между супругами не было, а потому Екатерина – неподходящая кандидатка на российский престол.

Анна Иоанновна

Совсем другое дело – вторая сестра, Анна. После скоропостижной смерти своего супруга она так и осталась в Митаве «честной вдовой», жила там в большой нужде, терпела попреки своего тестя и его родственниц, а поэтому верхов-ники полагали, что если привезти ее из Курляндии в Москву и предложить ей трон, то она согласится на все условия. Они не учли двух вещей: во время митавского затворничества характер Анны закалился, она уже не та покорная дочь послушной царицы Евдокии, что безропотно согласилась исполнить желание Петра. А во-вторых, в Митаве она нашла себе верного союзника: ее секретарь, небогатый курляндский дворянин Эрнест Бирон, увидел в благосклонности Анны свой «билет наверх» и поддерживал ее во всем. В Митаве Анна безропотно подписала проект «Кондиций», передававших Верховному тайному совету многие властные полномочия и делавших монарха фактически куклой на троне.