Фамильный узел - Доменико Старноне

У молодого полицейского сделалось недовольное лицо, и он заговорил, обращаясь главным образом к Надару. Это были цыгане, сказал он, цыганские дети, которые залезают в дома через окна и балконы, они загораживают мебелью входную дверь на случай, если вдруг вернутся хозяева, и начинают рыться повсюду, они ищут золото, уважаемые господа, и, если ничего не находят, устраивают в доме разгром, все портят и ломают. Но дверь не была загорожена мебелью, мы не могли ее открыть, потому что под ней застряла куча обломков, уточнил я. И добавил: может, стоит послать туда ваших экспертов, вдруг там остались отпечатки пальцев. Тут полицейский начал терять терпение. Он говорил правильно и гладко, как выпускник хорошей школы, но голос звучал жестко. Криминальная хроника по телевидению — это одно, а жизнь — другое, сказал он. Такие вещи происходят каждый день, вам еще повезло, что вас не зарезали во сне. Правительство урезает финансирование органов правопорядка, чтобы усилить армию; но в современных условиях, при неуклонном росте нищеты, это создает угрозу для безопасности граждан, а может быть, и для самой демократии. «Когда в наше время человек, занимающий должность судьи или прокурора, выступает по телевидению, это свидетельствует только об одном: если сегодня мир так ужасен, в этом есть и доля нашей вины», — сказал он. В итоге он посоветовал поставить решетки на окна и установить систему сигнализации, чтобы при попытке взлома сигнал тревоги сразу поступал в ближайшую патрульную машину. Хотя, добавил он с нескрываемой иронией, не представляю, зачем вам это нужно, учитывая, что у вас нечего красть.

Моя жена нервно заерзала на стуле: — Знаете, мы не можем найти кота.

— А-а.

— А вдруг это они его забрали?

— С какой целью?

— Не знаю, может, ради выкупа.

Полицейский улыбнулся ей с искренней симпатией, какой не выказал ни мне, ни Надару. Все может быть, синьора Минори, но сейчас вам лучше прогнать мрачные мысли и сосредоточиться на положительных аспектах этой ситуации: у вас появилась возможность многое переделать в вашей квартире, выбросить ненужные вещи и найти нужные, о существовании которых вы давно забыли. А что касается кота, то он, наверно, воспользовался случаем и пошел искать себе подружку.

Я рассмеялся, Надар — тоже.

А Ванда нет.

Мы вернулись домой, дождь перестал. Нам стоило большого труда избавиться от соседа, который хотел подняться к нам и своими глазами увидеть весь этот ужас. Старый дурак, разозлилась моя жена, замучил полицейского своей похвальбой, да и ты тоже хорош. Я ничего не ответил: как ни грустно это признавать, она была права. Я помог ей навести какое-то подобие порядка на кухне, но вскоре она выставила меня оттуда, заявив, что я только мешаю. Я вышел на балкон в кабинете. Можно было надеяться, что после дождя воздух посвежеет, но нет, снаружи стояла все та же удушливая жара, и вдобавок на волосы и на рубашку откуда-то капала грязная вода.

Ванда позвала меня ужинать, может быть, слишком повелительным тоном. Мы почти не разговаривали. В какой-то момент она опять собралась позвонить детям, но я заметил, что им и так живется непросто, поэтому лучше оставить их в покое, по крайней мере на время отдыха. Сандро, наверно, только что приехал к родителям жены, в Прованс, а Анна, скорее всего, сейчас на Крите, с очередным женихом. Не звони, просил я, мне хотелось защитить их, но она все же решила послать обоим сообщение, что-то типа: у нас в доме побывали воры, Лабес пропал. Анна ответила сразу, со своей обычной краткостью: о Мадонна, бедненькие вы мои, мне так жаль, берегите себя, а Сандро (он тоже был верен себе!) ответил только через час, тщательно подготовленным посланием. Накануне вечером, как было условлено, он побывал у нас, пришел в девять и оставался до девяти тридцати; он поручил нам передать полиции, что в это время квартира была в полном порядке, а Лабес — в добром здравии; под конец он наговорил нам много нежных слов и посоветовал хотя бы эту, первую, ночь провести в гостинице.

Сообщения от детей подействовали на Ванду благоприятно, чего нельзя было сказать о моем присутствии, которое, напротив, словно бы все больше и больше ее нервировало. После ужина мы занялись уборкой спальни, и я вдруг вспомнил историю с таксистом и то, как отреагировала на нее моя жена. Я испугался, что в этом хаосе, где все вещи оказались вне привычных мест, ей попадется какая-нибудь вещь из моего прошлого, и эта находка причинит ей боль или заденет ее гордость. Как только мы привели в относительный порядок постель, я уговорил ее лечь.

— А ты?

— Пойду немного приберусь в гостиной.

— Только не шуми.

Выйдя из спальни, я первым делом удостоверился, что тяжелый металлический куб, который я много лет назад купил в Праге, стоит где стоял, на верхушке стеллажа в моем кабинете. Это был тот самый куб, который произвел такое впечатление на девушку-курьера, выкрашенный блестящей голубой краской, двадцать сантиметров в ширину, двадцать в высоту. Ванде он никогда не нравился, а я им дорожил. Якобы желая угодить жене, я задвинул его вглубь, так, чтобы снизу он был почти не виден. На самом деле я хотел, чтобы со временем она о нем забыла. Ванда не знала, что, если с силой нажать на середину одной из граней, куб откроется, как ящик, и, конечно же, она не знала, что именно за эту особенность я купил его: я решил хранить в нем все свои секреты. Поэтому я вздохнул с облегчением, увидев, что куб остался где был, только немного передвинулся и находится в опасной близости к краю.

Я осторожно закрыл двери, отделяющие гостиную и кабинет от спальни. С двух балконов наконец повеяло свежим ароматом дождя и базилика. Сейчас, когда Ванда заснула и мне больше не надо было делать над собой усилие, чтобы успокаивать ее, меня захлестнула тревога. С недавних пор любая мелкая неприятность становится для меня навязчивым кошмаром, который занимает все мои мысли, разрастается до гигантских размеров, и я никак не могу от него избавиться. Я почувствовал, что на меня надвигается очередной кошмар: воспоминание о торгаше, стянувшем сотню евро, и девушке, присвоившей пятерку. А что, если они в сговоре, вдруг подумал я, если это они организовали нападение на мою квартиру или попросту продали ворам мой адрес? С каждой минутой эта гипотеза казалась мне все более правдоподобной, и вскоре я уверил себя, что мужчина и женщина, которые, по словам Надара, звонили мне в домофон, — это и были они. Вообразили, наверно, что у меня можно взять гораздо больше, и заслали ко мне настоящих воров. Не исключено, что они еще явятся сюда сами. Не буду ложиться, подумал я, устрою им достойную встречу.

Достойную встречу? Но как? Где взять на это силы, решимость?

С некоторых пор я чувствую, что годы берут свое. Я уже научился осторожно спускаться по лестнице, чтобы не пропустить ступеньку, смирился с тем, что слух у меня стал не намного лучше, чем у Надара, и что я больше не могу рассчитывать на мгновенную физическую реакцию при неожиданной опасности. Но это было еще не все. Мне казалось, что я принял лекарство, выключил газ или воду, а на самом деле я только собирался это сделать. Я принимал обрывок давнего сна за воспоминание о реальном событии, случившемся много лет назад. При чтении все чаще путал слова: так, однажды увидел на двери какого-то подъезда листок, на котором прочитал: «Вход в адвокатскую каморру», а на самом деле там было напечатано: «Вход в адвокатскую контору». А недавние происшествия ясно показали, что другие люди лучше меня самого замечают, насколько ослабла у меня воля к сопротивлению, и вовсю пользуются этим. Я почувствовал, что смешон, и сказал себе: ты старый, ты несешь какой-то бред, приберись тут немного и марш спать.