Наука Шерлока Холмса: методы знаменитого сыщика в расследовании преступлений прошлого и настоящего - Стюарт Росс

В его случае достаточно часто.

Ватсон часто отмечает и комментирует смесь логики и воображения, которую он наблюдает в характере друга. В «Союзерыжих» (1891) он, например, описывает, как «двойственную натуру» Холмса качает от «предельной точности и проницательности» к «поэтическому и созерцательному настроению»; в иных ситуациях он обращается от «крайней прострации к невероятной энергичности» и «его блестящие умственные способности поднимаются до уровня интуиции». Эта двойственность будет изучена нами далее, когда мы посмотрим ближе на характер Холмса на с. 179.

Дуальность – вот в чем загвоздка: Ватсон признает, что Холмс поднимается над разумом и логикой, парит в мире таинственной интуиции, куда помимо него никто не может проникнуть. Метод великого детектива не является ни дедукцией, ни индукцией, и абдукцией его можно назвать только условно. С определенной точностью его поименовали «Ретроспективным пророчеством» (см. Andrew Lycett, Conan Doyle, p. 122), поскольку на основе внешне не связанных между собой доказательств Холмс провозглашает то, что оказывается захватывающим дух пророчеством, правда, по отношению к тому, что уже свершилось.

Именно в этом месте необходимо сделать оговорку. В более поздних историях Конан Дойл, очевидно, хотел уменьшить роль интуиции в работе Холмса и подчеркнуть, что последний опирается только на разум. Откровеннее всего эта тенденция выражена в рассказе «Человек с побелевшим лицом», где детектив объясняет: «Когда вы убираете все, что невозможно, то оставшееся, сколь бы невероятным оно ни выглядело, должно быть истиной» (высказывание исходно принадлежит Огюсту Дюпену Эдгара Аллана По). И если «остается несколько вариантов объяснения», то необходимо проводить «проверку за проверкой», пока не останется только один вариант, обладающий «максимальной убедительностью».

Эта непредсказуемая смесь интуиции и аналитического разума – то, что делает Шерлока Холмса полностью человечным, столь привлекательным и запоминающимся: он человек науки, который думает, как поэт. И он, подобно всем нам, вовсе не образец постоянства в делах и мыслях.

От научного мышления Холмса мы переходим к его научным познаниям: как он сам говорит в «Этюде в багровых тонах», «У меня есть специальные знания, которые я применяю в каждом конкретном случае, они удивительно облегчают дело». Доктор Ватсон еще сильнее облегчает нам задачу, когда в том же самом тексте приводит знаменитый список того, что он именует «возможностями» великого детектива:

«1. Знания в области литературы – никаких.

2. -//–//– философии – никаких.

3. -//–//– астрономии – никаких.

4. -//–//– политики – слабые.

5. -//–//– ботаники – неравномерные. Знает свойства белладонны, опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.

6. -//–//– геологии – практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает мне брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона.

7. -//–//– химии – глубокие.

8. -//–//– анатомии – точные, но бессистемные.

9. -//– – //– уголовной хроники – огромные, знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в XIX веке.

10. Хорошо играет на скрипке.

11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксер.

12. Основательные практические знания английских законов».

Многое было выведено на основании этого совершенно экстраординарного списка. Но прежде чем перейти к заключениям, мы должны обязательно учесть два момента. Во-первых, Конан Дойл написал этот перечень в процессе создания персонажа: он пытался (и блестяще преуспел) сотворить детектива, который не будет походить ни на одного из вымышленных предшественников. Его Холмс должен был быть эксцентричным и уникально «научным», и перечисление Ватсоном «возможностей» стало отличным способом воплотить в кровь и плоть такую фигуру. Список предназначался для того, чтобы читатель улыбнулся или по меньшей мере поднял бровь или две. Вкратце говоря, не стоит принимать этот список так уж серьезно.

Например, в «Этюде в багровых тонах» Холмс в достаточной степени разбирается в политике, чтобы назвать ее мотивом для убийства, и демонстрирует хорошее понимание ситуации в Соединенных Штатах; он осознает мотивы и методы такой организации, как ку-клукс-клан. Шестью годами позже, когда он расследует дело, описанное в рассказе «Морской договор», о его познаниях в политике едва ли говорится как о «слабых», когда он отдает себе отчет в том, что лорд Холдхарст является одним из членов кабинета министров и (еще одно «ретроспективное пророчество») «будущим премьер-министром Англии».

Это приводит нас прямиком ко второму пункту: когда Конан Дойл составлял перечень сильных и слабых сторон Холмса, он решал эту задачу, создавая персонажа для единственной истории. Он не имел представления, что его герою придется много лет подряд совершать почти чудеса, распутывая различные головоломки, – несомненно, ничего подобного не случилось бы, если бы «Этюд в багровых тонах» не впечатлил Джозефа Маршалла Стоддарта и всех читателей (с. 37).

К счастью, Конан Дойл не был ни особенно педантичным, ни особенно постоянным, когда возрождал своего детектива: как мы видели на примере лорда Холдхарста, автор был готов изменить перечень «возможностей» Холмса, если этого требовала история. В «Тайне Боскомской долины» последний с охотой обсуждает романиста Джорджа Мередита (одного из любимых писателей Конан Дойла) – и это вряд ли поведение человека, чьи познания в литературе, согласно перечню, «никакие». И в «Знаке четырех» он заходит дальше, когда говорит «о средневековой керамике и о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего». И это вовсе не праздная болтовня, ведь по любой теме он высказывается так, «будто был специалистом в каждой области».