Терапия - Дэвид Лодж

Я купил все автомобильные журналы, надеясь найти уничтожающую критику этой машины, призванную помочь мне принять отрицательное решение. И напрасно. Часть отчетов по результатам испытаний была выдержана в слегка снисходительном тоне, вот некоторые из эпитетов: «легкая», «послушная», даже «загадочная», но никто не находил в ней ничего дурного.

В томлении я не спал почти целую неделю. Вы можете в это поверить? В то время как бушевала война в Югославии, тысячи людей умирали от СПИДа в Африке, рвались бомбы в Северной Ирландии, а в Британии неуклонно росли темпы безработицы, я не мог думать ни о чем другом, кроме одного: покупать мне этот автомобиль или нет.

Я начал действовать Салли на нервы.

- Бога ради, пойди и опробуй эту машину и, если тебе понравится, купи ее, - сказала она. (Сама она водит «эскорт», меняет его каждые три года после двухминутного разговора со своим дилером, и больше об этом не вспоминает.) Итак, я совершил пробную поездку. И конечно, автомобиль мне понравился. Я в него влюбился. Машина совершенно пленила меня и привела в восторг. Но я сказал продавцу, что подумаю.

- О чем тут думать? - потребовала ответа Салли, когда я вернулся домой. - Тебе она нравится, ты можешь ее себе позволить, так почему не купить?

Я сказал, что утро вечера мудренее. Разумеется, это означало, что всю ночь я в терзаниях пролежал без сна. Наутро за завтраком я объявил, что принял решение.

- Да? - спросила Салли, не отрываясь от газеты. - И какое же?

- Я решил не покупать, - сказал я. - Какими бы иррациональными ни были мои сомнения, я никогда от них не освобожусь, и поэтому решил не покупать.

- О'кей, - ответила Салли. - Что ты купишь взамен?

- Вообще-то мне ничего не нужно, - сказал я. - Мой автомобиль еще вполне прослужит год-два.

- Отлично, - отозвалась Салли, но в голосе ее послышалось разочарование. И я снова начал волноваться, что принял неверное решение.

Пару дней спустя я проезжал мимо магазина и увидел, что машины нет. Зашел туда и напал на продавца. Буквально стащил со стула за грудки, как это показывают в кино. Кто-то другой купил мой автомобиль! Я не мог в это поверить. У меня было такое чувство, словно мою невесту похитили накануне свадьбы. Я сказал, что хочу этот автомобиль. Я должен иметь этот автомобиль. Продавец сказал, что добудет мне другой через две-три недели, но, проверив по компьютеру, выяснил, что в стране нет точно такой модели такого же цвета. Их не производят по лицензии в Британии - их импортируют из Японии на основании квоты. Продавец сказал, что одна такая машина уже плывет в грузовом судне где- то в море, но доставка займет месяца два. Короче говоря, все закончилось тем, что я заплатил 1000 фунтов сверху, чтобы обойти парня, который только что купил мой автомобиль.

И я ни разу об этом не пожалел. Водить мою машину - радость. Мне только жаль, что мамы с папой больше нет в живых, а то бы я их покатал. Мне нужен кто-то, в ком могло бы отразиться сияние моей гордости владельца. От Салли толку мало - автомобиль для нее всего лишь полезный механизм. Эми никогда его не видела, потому что я не езжу на нем в Лондон. Мои дети во время своих редких визитов смотрят на него с насмешкой и неодобрением - Джейн называет его «супермобиль», а Адам говорит, что таким образом я компенсирую свое облысение. Мне нужен понимающий пассажир. Как Морин Каванаг, например, моя первая подружка. В те далекие времена наши семьи не могли позволить себе машины. Поездка в автомобиле была редким приключением, полным новых ощущений. Помню, как Морин пришла в восторг, когда мой дядя Берт на какой-то праздник повез нас в Брайтон на своем старом, пахнущем бензином и кожей довоенном «зингере», который покачивался на рессорах, словно детская коляска. Я представляю, как подъезжаю к ее дому в своем нынешнем суперавтомобиле обтекаемой формы и вижу, как в окне мелькает ее изумленное лицо; потом она вылетает из парадной двери и несется от крыльца, пробует все технические штучки, подпрыгивая и ерзая на сиденье, морща от смеха нос и с обожанием глядя на меня, сидящего за рулем. Именно так она делала: смотрела на меня с обожанием. С тех пор никто так на меня не смотрел, ни Салли, ни Эми, ни Луиза, никакая другая из нравившихся мне женщин. Морин я не видел почти сорок лет - бог знает, где она сейчас, что делает, как выглядит. Я представил себе: вот она сидит рядом со мной в машине, ей по-прежнему шестнадцать, она в своем лучшем летнем платье, белом с розовыми розами, хотя сам я такой, как сейчас, - толстый, лысый и пятидесятивосьмилетний. Пусть это глупо, но зачем нам тогда дано воображение?

Поезд приближается к Юстонскому вокзалу. Начальник поезда извинился по внутренней связи за опоздание «из-за поломки семафора на подъезде к Трингу». До того как министр транспорта объявил о своем плане отделить компанию, которая обслуживает пути, от компаний, в ведении которых находятся поезда, я сочувствовал планам приватизации «Бритиш рейл». Но теперь представляю, во что это выльется и какие будут великолепные оправдания по поводу опоздания поездов. Они с ума там посходили? Или это ПНИ правительства?

Вообще-то я слышал, что у Джона Мейджора побаливает колено. Видимо, ему пришлось бросить крикет. Это многое объясняет.

Среда, 10.15 вечера. Только что ушла Эми. Из ресторана «Габриэлли» мы вернулись в квартиру - посмотреть «Новости в десять» по моему маленькому «Сони», чтобы быть в курсе мировых ужасов (зверства в Боснии, наводнение в Бангладеш, засуха в Зимбабве, надвигающийся коллапс экономики в России, самый худший из когда-либо зарегистрированных торговых дефицитов Британии), а потом я посадил ее в такси до Сент-Джонс-Вуда. Из-за Зельды она не любит без особых причин задерживаться где-то допоздна, хотя ее жиличка Мириам, врач по речевым расстройствам, - настоящая домоседка и присматривает за девочкой, когда Эми вечером нет дома.

Теперь я один в квартире, а возможно, и во всем здании. Другие владельцы бывают здесь лишь изредка, как и я, - тут живет стюардесса, потом швейцарский бизнесмен, работа которого связана с постоянными перелетами между Лондоном и Цюрихом в сопровождении секретарши и/или любовницы, и еще пара геев-американцев, они какие-то преподаватели, приезжающие сюда только во время университетских каникул. Две квартиры до сих пор не проданы из-за экономического спада. Сегодня я никого не видел ни в лифте, ни в холле, но я никогда не чувствую себя здесь одиноко, как иногда днем в нашем доме, когда Салли на работе. В пригородах на улицах так тихо. А здесь тишины не бывает никогда, даже ночью. Шум и вибрация от автобусов и такси, ползущих по Чаринг-Кросс-роуд на малой скорости, пробиваются даже сквозь двойные стекла, изредка все перекрывает пронзительный вой полицейской сирены или машины «скорой помощи». Подойдя к окну, я могу увидеть улицу, допоздна заполненную людьми, которые возвращаются из театра, кино, ресторанов и пабов или стоят, жуя мусорную пищу, купленную на ходу, и потягивая из банок пиво или колу; их дыхание в холодном ночном воздухе превращается в пар. Очень редко кто из них поднимет глаза выше вывески итальянского ресторана на первом этаже и заметит, что над ним расположены еще шесть роскошных квартир и в одной из них у окна стоит, отодвинув штору и глядя вниз, мужчина. Ни у кого и в мыслях нет, что в таком месте можно жить, и в самом деле, жить здесь триста шестьдесят пять дней в году было бы не очень весело. Слишком шумно и грязно. Шум не только от транспорта, но еще и от непрерывно воющих вентиляторов ресторана с обратной стороны здания. Грязь как будто висит в воздухе, отчего на любой поверхности остается тонкий слой черной пыли, хотя большую часть времени я держу окна закрытыми; грязно и на земле, тротуар вечно покрыт отвратительной патиной плевков, блевотины, разлитого молока и пива и усеян раздавленными коробками из-под гамбургеров, смятыми жестянками, целлофановыми обертками и бумажными пакетами, грязными салфетками и использованными автобусными билетами. Усилия уличных уборщиков Вестминстерского района просто сходят на нет из-за численного превосходства производящих мусор пешеходов. В этом уголке Лондона полно и людских отбросов общества: пьяниц, бездельников, разных криминальных личностей и просто ненормальных. К вам постоянно пристают попрошайки, а к 10 вечера под дверью каждого магазина уже спит постоялец. «Louche» - такой приговор вынесла Эми этому району, когда я впервые привел ее сюда, не уверен, что это правильное слово. (Я посмотрел в словаре, оно означает «темный, подозрительный» и «враждебный».) В полумиле отсюда находится район порно- и пип-шоу. Здесь рядом с букинистическими магазинами и известными театрами теснятся заведения быстрого питания и многозальные кинотеатры. Это вам, разумеется, не фешенебельный район, но для загородного жителя, как я, трудно найти в столице более приемлемое место. Лондон в любом случае - навозная куча. И уж если ты вынужден здесь жить, лучше сидеть на лоснящейся верхушке дымящейся навозной кучи, чем каждое утро и каждый вечер прокладывать себе путь сквозь все слои слежавшегося старого дерьма. Я-то знаю: поездил в свое время из пригорода в столицу.