Мефодий Буслаев. Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

– А где смех, некромаг?

– Мне не смешно. Зачем вы пришли? Чтобырассказать эту историю?

Мамзелькина улыбнулась одними губами и подошлак Матвею совсем близко. Багров побледнел, но не отстранился. Аида Плаховнаположила руки ему на плечи.

– Красивый браслет, некромаг. Ты его никогдане снимаешь, не так ли? – сказала она с неуловимой угрозой.

Багров невольно взглянул вниз. Мамзелькинаименно этого и добивалась. Сухими пальцами она быстро коснулась макушки Матвея.В тот же миг Багров мешком осел на пол. Глаза его закатились. Ирка рванулась кнему, опустилась на колени, а затем вскочила и надвинулась на Мамзелькину.

– Спокойно, валькирия! Спокойно! Он жив издоров. Некромаги вообще не болеют.

– Но зачем вы?..

– Я хочу поговорить с тобой наедине, безпосторонних ушей. Можно было попросить его выйти, а можно... – АидаПлаховна выразительно посмотрела на Антигона. Тот правильно истолковал еевзгляд и ласточкой нырнул в открытый люк.

– Сообразительный. Люблю сообразительных.Правда, по большому счету, дохнут они так же часто, как и совсем тупые, –оценила Мамзелькина.

Она опустилась на деревянную лавку и поманилак себе Ирку. Та подошла, ощущая ватную слабость в ногах и злясь на себя за это.Аида Плаховна, усмехаясь, читала ее лицо как книгу. Умные маленькие глазки деловитопоблескивали.

– Расслабься, душа моя! Думай что хочешь, датолько симпатична ты мне. Да и виновата я перед тобой чуток, – сказалаАида Плаховна.

– Виноваты? Почему виноваты? –непонимающе переспросила Ирка.

Мамзелькина кивнула и налила себе еще стаканчик.Ее сухонький носик немного разбух. Щечки стали малиновыми. Впрочем, на четкостиголоса это никак не сказалось.

– Чего греха таить, родителей-то твоих ячикнула, – сказала она спокойно.

Ирка пошатнулась. Потолок стал наплывать.Должно быть, на мгновение ее сознание померкло, потому что Ирка вдруг поняла,что сидит на полу у ног Плаховны и с ненавистью смотрит на нее снизу вверх.

– Злишься на меня? Это уж как хочешь. Мне непривыкать, – сказала Мамзелькина.

– Вы помните моих родителей? – услышалаИрка свой ломкий голос.

– И, милая, я все помню. Сколько их было, авсе здесь сидят, голубки мои белые. Всех с собой ношу, – Мамзелькинаназидательно коснулась центра лба. – К тому же тут и случай особый вышел.Сколько работаю, никогда такого не было.

– Особый?

Мамзелькина пожевала губами. Учитывая, что ротее был давно пуст, губы висели тряпочками, изрезанные множеством морщин искладок.

– Я ить, сладкая моя, тогда, признаться, навсех троих разнарядочку получила. На родителя твоего, на мать, да и на тебя,болезную. Все у меня в списочке были, как сейчас помню.

– На меня?

– Да, солнце мое. Ну дело тут ясное. Естьработа – надо делать. Машину-то вашу я на встречную полосу выкинула, а тамкосой дело доделала. Чик-чик! Не привыкать.

Аида Плаховна сообщила это как нечто вполнезаурядное. Ну было, чего ж теперь? Припоминала подробности и качала головой.Ирка смотрела на нее, как раненый, лишенный способности сопротивляться оленьсмотрит на охотника, неторопливо достающего нож.

– Так вот, родная, штука какая. Родители твои,как пчелки, сразу отлетели! А тебя моя коса не взяла! Два раза я тебя била иоба раза не взяла! – в голосе Плаховны прозвучало суеверное удивление.

Ирка молчала. Слушала.

– Вовек такого не было, – продолжалаизумляться Мамзелькина. – Обычно и касаться не нужно. Так, снял чехольчик,провел перед глазами и закатилось солнышко. Какой бы ни был гигант. Один лишьраз увидеть мою косу надо. А если чикнуть, так и царапины довольно. А ты-то,ребенок малый, и глазками на нее смотрела и ударила я тебя дважды... Нет,думаю, неспроста это. Не моя ты. Запомнила я тебя до поры до времени и исчезла.Все эти годы, признаться, нет-нет, а тебя навещу. Посмотрю на спящую,полюбуюсь, одеяло поправлю, чтобы с окошка холодом не тянуло.

Мамзелькина, видно, ожидала, что Ирка будетвосхищаться ее нравственными качествами. Голос ее звучал немного обиженно. Иркавспомнила удивленные лица хирургов, которые даже много лет спустя не понимали,как она вообще могла выжить.

– Так мои шрамы на спине от косы? –спросила она.

Мамзелькина кивнула и несильно стукнула своимсельскохозяйственным орудием по доскам пола. Под брезентом звякнуло. Это былтихий и отвратительный звук. По лицу лежащего на полу Багрова прошла судорога.

– Да, голубка моя, от нее. Вот такая вот уменя вина перед тобой. Ты уж прости старушку! – сказала Мамзелькина оченьпросто, будто вина ее была только в том, что она без спросу взяла со столапятачок.

Ирка молча отвернулась. Простить она не могла.Но и ненавидела почему-то не так сильно, как сама того ожидала. Все стало ейвдруг безразлично. Она понимала, что апатия – следствие шока. Потом она не рази не два еще вспомнит об этом.

– Уходите! – сказала она.

Мамзелькина чуть склонила голову набок.

– Так не прощаешь, значит? – поинтересоваласьона без обиды и удивления. – Ну да дело твое. Я ить на колени вставать небуду. На мне за века-то эти столько вины налипло, что лишь на коленях иползать. Я ить, зорька моя светлая, много раз думала, почему коса моя тебя невзяла. Только уж когда валькирией ты стала, вроде как забрезжило что-то.Правда, не до конца.

– Замолчите!

Аида Плаховна укоризненно поджала губы.

– Скажу – так и замолчу. Я ить не так часто ирот открываю. Труд у меня молчаливый. Я вот что смекнуть не могу: почему коса тебяне взяла, если защиты на тебе тогда никакой не было? Ни шлема, ни копья, нимагии врожденной, как у кого иного. Знать, отмечена ты была с младенчества.Отмаливали тебя там-то.

Говоря так, Мамзелькина зорко наблюдала залицом Ирки, точно пыталась получить подсказку и понять, знает ли сама Иркаответ: в чем ее сила. Ирка слушала ее отрешенно. Утолять любопытствоМамзелькиной у нее не было ни малейшего желания. Да и что она могла бы сказать:мол, свет предвидел, что я стану валькирией и защитил меня? Плаховна была недура. До такой версии она допиликала бы и сама.

Видно, поняв, что ответа нет и у самой Ирки,Мамзелькина притушила взгляд.

– Ну, на нет и суда нет. Ты, голубка моя,послушай, что я тебе скажу и хорошенько запомни. Не послушаешь меня – пожалеешь!

– Зачем?

– А затем, что окажу я тебе услугу. Оно,может, и должок-то мой если не сравняется, так чуть меньше станет.

– Какую услугу? – вяло спросила Ирка.