Принцесса Конде - Жаклин Санд

И, прежде чем Эме успел возразить, мягкие женские руки осторожно обвились вокруг его шеи, развязывая платок. Поглощенный размышлениями, шевалье даже немного опешил. То, что даже в таком виде женщины находят его привлекательным, было довольно забавно. Впрочем, скорее всего не его, а увесистый кошелек с пистолями у него на поясе.

– Благодарю вас, мадемуазель. – Эме осторожно, но настойчиво освободился от объятий девушки. – Я все сделаю сам.

– Мсье уверен? – Девица поджала пухлые губки.

Мсье вздохнул. Он вовсе не был уверен. Если бы проклятая дорога не так его вымотала.

– Спасибо за заботу, мадемуазель.

Де Фобер протянул девушке полпистоля, и та с поклоном исчезла, видимо, полностью удовлетворенная результатами первого знакомства. Постоялец торопливо запер дверь на засов – береженого бог бережет, другие любители серебра могут оказаться далеко не такими покладистыми. Непослушными пальцами попытался развязать шейный платок. А, пропади оно пропадом! И, так и не дотронувшись до остывающего ужина, завалился спать, даже не удосужившись снять сапоги.

Когда Эме проснулся, за окном пронзительно орали птицы, пахло дымом и свежим хлебом. Помассировав плечо, он со вздохом уставился в мутное зеркало, стоящее на туалетном столике.

– Господи! Ну и каналья! С таким лицом прямиком на большую дорогу, а не на прием в Лувр.

Придя к столь печальному выводу, шевалье де Фобер распахнул дверь и крикнул в пустоту коридора:

– Эй, кто-нибудь!

При этом он надеялся на волшебное действие вчерашней монеты. И не ошибся. Всего через несколько минут на пороге его комнаты с самой любезной улыбкой появилась дочь трактирщика, очаровательно-сонная, поправляющая растрепанную прическу.

– Мсье желает что-нибудь?

– Теплой воды, завтрак и чистую рубаху.

Яичница с ветчиной оказалась очень кстати для того, чтобы поднять настроение, а таз с теплой водой и неторопливое бритье окончательно примирили де Фобера с промозглой парижской погодой.

Известие о том, что в гостиной ожидает посетитель, буквально подняло господина де Кавуа с постели. Шевалье де Фобер не учел, что жители бедных парижских предместий пробуждаются намного раньше, чем обитатели богатых особняков.

– И кого принесла нелегкая в такую чертову рань? – сквозь зубы бормотал капитан гвардейцев его высокопреосвященства, пока слуга ловко оправлял на нем камзол.

Но при виде посетителя недовольство господина де Кавуа словно январским ветром сдуло.

– Эме? – холеное лицо капитана расплылось в радостной, почти отеческой улыбке. – Давно в Париже?

– Со вчерашнего вечера.

Де Фобер, недоуменно приподняв бровь, созерцал хозяина дома, который, казалось, готов был вот-вот заключить его в объятия. С чего бы это, интересно? К объятиям Луи де Кавуа он явно не чувствовал себя готовым. Во-первых, они состояли в весьма отдаленном родстве, во-вторых, их отношения никогда не были дружескими. Поэтому шевалье без обиняков решил перейти к делу.

– Я получил распоряжение срочно явиться в Париж. Подписанное кардиналом Мазарини, – сообщил он капитану.

– Это хорошо, Эме, что ты сразу приехал ко мне, – в голосе де Кавуа зазвучали торжественно-покровительственные нотки.

– Я приехал к вам, потому что думаю, что вы имеете какое-то отношение к этой бумаге. Я прав?

– Мазарини нужны верные люди, – многозначительно заметил капитан гвардейцев кардинала. – А для тебя это прекрасная возможность сделать карьеру при дворе.

– Какую именно? – задумчиво уточнил де Фобер.

– Кардинал намерен предложить тебе должность лейтенанта своих гвардейцев.

Эме хмыкнул.

– Очень любезно с его стороны. И очень неожиданно. Особенно если учесть, что я никогда не имел чести служить в гвардии его высокопреосвященства.

– Тем лучше, – уверенно заявил де Кавуа. – Как ты понимаешь, после подобного назначения Мазарини вправе рассчитывать на особую, – тут капитан многозначительно понизил голос, – особую преданность.

«А ты, Луи, как человек, дающий мне протекцию, конечно же, рассчитываешь на часть этой преданности, – мысленно добавил де Фобер. – Что ж, это особенности придворной политики, и, похоже, мне вновь придется к ней привыкать».

– Не сказать, что подобное назначение выгодно для меня, – Эме неопределенно пожал плечами. – Я уже лейтенант.

– Это совсем другое. Лейтенант гвардейцев кардинала, это…

– Это значит поменять французского принца на кардинала-итальянца. Не уверен, что обмен пойдет мне на пользу.

– Я слышал, Конде тебя недолюбливает, – пробормотал де Кавуа.

– Возможно, у него есть на это причины…

Оба на какое-то время замолчали.

– Не пытайся казаться неблагодарным глупцом, Эме, – наконец выдавил из себя капитан гвардейцев. – Подумай хорошенько.

– Разумеется. Сколько отсюда до резиденции кардинала? Полагаю, времени подумать у меня достаточно.

– Возможно. А может, и нет, – Кавуа окинул Эмме внимательным взглядом. – Где ты остановился?

– Пока в гостинице на окраине.

– Я дам тебе адрес дома, куда ты можешь переехать.

– Приятно видеть, когда в тебя так верят…

Аудиенция была назначена в Пале Кардиналь. Перед смертью Ришелье подарил свой дворец французскому королю, но Людовика в качестве резиденции вполне устраивал старый Лувр. Поэтому величественное здание на улице Сент-Оноре пустовало, и Мазарини, ставший преемником кардинальской мантии, после смерти первого министра и своего покровителя занял часть помещений дворца под свои рабочие апартаменты. Квартировал же итальянец у господина Шавиньи.

«Львиное логово, – тихо хмыкнул Эме, разглядывая внушительное творение Жака Лемерсье. – Только льва там уж нет».

Для де Фобера Джулио Мазарини был темной лошадкой. Сын небогатого сицилийца, иностранец, получивший французское подданство всего четыре года назад, красную кардинальскую шапку два года назад, а должность первого министра буквально на днях. Впечатляющая карьера. Что это за человек? Эме никогда не интересовался политикой. Поэтому из всего, что он знал или слышал про Мазарини, на ум сейчас приходила только одна старая история, поведанная шевалье ординарцем Жаном. Этот Жан вспомнил однажды кампанию при Монферрато, когда Джулио Мазарини, секретарь представителя Папы Римского, бегал во время сражения по полю боя с криками: «Мир, мир!» – и призывал французов и испанцев перестать убивать друг друга. По расчетам де Фобера, нынешнему первому министру Франции во время тех событий было ровно столько лет, сколько ему, Эме, сейчас.

Гвардеец у ворот придирчиво изучил предъявленные ему бумаги. Пале Кардиналь выглядел заброшенным – зачехленная мебель, гулкие пустые коридоры, в которых, казалось, еще витает тень великого мертвеца. Эме надеялся, что в приемной первого министра будет более людно. Хотя, возможно, для парижан еще слишком раннее время.