Метаморфозы - Николай Кудрявец

О, мои ангелы-хранители! Зачем вы подарили мне любовь. Чтобы тут же отнять? Дни превратились в мгновения. И дни уходили, уходили, уходили…

Ты все знаешь, и это скучно. Так жить скучно. Я боюсь так жить. Почему ты не такой, как все? Это радует меня. И пугает. Ты пугаешь меня своим умом, своими мыслями.

Здесь все кричит об ее отсутствии. Ее образ преследует меня.

А скажи, как ты относишься к состраданию? Какой ужас, какая жестокость! Это у Ницше? Нет, нет, это у вас обоих.

Боже, как я одинок. Мои чувства с бешеной злобой обрушились на меня. Они съедают меня. Но в чем я виноват перед ними?

Мы всегда были вместе, да? И будем вместе? Почему ты молчишь? Я уже надоела тебе?..

Мое сознание тщетно пытается успокоить меня, защитить мою душу. Увы, душа не понимает меня. Она отвергает мой разум.

Иногда мне кажется, что тебе скучно со мною и ты не любишь меня.

Я знаю, все пройдет. Я готовлю себя к этому. Я боюсь жить вечными воспоминаниями. Они пугают меня.

Я не хочу, чтобы ты видел меня некрасивой. Не хочу, не хочу… Уходи… Нет, нет, что я такое наговорила…

Я устал сопротивляться судьбе. Бороться с чувством. Ее нет, нет, нет. Ее никогда не было. Я внушаю себе это. Пытаюсь внушить.

Помнишь, тогда, в первый вечер, когда ты рассказывал о Чуковской и Ахматовой, я плакала. Ты не видел. Тихонько так плакала, чтобы ты не видел. Смешно, правда?

Я по-прежнему не могу избавиться от ее образа. Он преследует меня с каждым предметом, коснувшимся ее.

Как ты думаешь, я тебя выдумала или ты на самом деле есть? Нет, нет, ты не понял меня. Я о другом.

Время медленно крадет ее внешность, растворяет ее, отодвигает от меня, опустошая мою душу. Не предлагая взамен ничего.

Знаешь, я спрятала календарь, чтобы не замечать дни. Они пугают меня. А сегодня не выдержала и посмотрела. Мы с тобой уже прожили три четверти жизни. Целые три четверти. Как это страшно, знать, сколько тебе осталось жить.

Вдруг она показалась мне нереальной. Вымышленной. Сотканной моим воображением.

Нет, это кошмар — все время думать о тебе. Жить тобой и постоянно чувствовать, что вот-вот ты уйдешь. Навсегда. Разве это справедливо? Разве это правильно? Я хочу бежать и не знаю куда. Я ничего не знаю. Я жить хочу.

Волнения уже позади. Сердце успокаивается и опустошается. Мысли обретают порядок. Она еще в моих мыслях, но божество уже теряет свою божественную власть. Я возвращаюсь в обыденность.

***

Боже мой, как я тебя люблю. Как же мы будем расставаться завтра? Как? Я не могу, не смогу. Я не выдержу. Я хочу с тобой. Я понимаю, это невозможно. Я понимаю, но я хочу.

Я чувствую, как в сердце все настойчивее прорывается леденящий холод осени. И содрогаюсь от страшной мысли: я еще на один шаг приблизился к зиме, за которой уже никогда не будет весны.

Ты уходишь… Но почему это происходит так обыденно? Почему не разваливается мир? Как все могут равнодушно наблюдать? Какое лицемерие… Какая ложь… Какой ужас… Ну, скажи, скажи что-нибудь…

Два часа Нового года

Теперь уже можно не ждать — ты не придешь. Тебе так проще, так удобнее.

Сами по себе отпадают заботы следить за собой, не казаться наивной, не быть чрезмерно уступчивой. Там, в кругу тебе равных, можно не бояться развязности, глупости или невоспитанности — все будет принято как должное. А если и придется играть роль, то только ту, которая сыграна не раз, отшлифована и проста до банальности. И ты выбрала этот удобный вариант. Ты сбросила царскую корону и растворилась в толпе, украв у меня божество. А я обрел свободу. Ценой одиночества. Но разве одиночество — это свобода?

Больше часа горит свеча в глиняном подсвечнике, сникли от бесконечного ожидания в дымчатой вазе «Фараоны», терпеливо ждет своей участи шампанское.

Притих, прижавшись к иглам, мускат с огромным кубком гран-при. С недоверием поглядывает сквозь темное стекло на рюмки с высокими ножками божественный Бенедектин. А мне уже ничего не нужно. Ты лишила меня возможности говорить теплые слова, желать счастья, дарить нежность. Лишила возможности любоваться блеском твоих глаз, наслаждаться тишиной, оставшись вдвоем.

Может, ты не пришла потому, что боишься молчать, испугалась того, чего нет? Но молчание это и есть высшая степень общения, естественное состояние человека. Так мы общаемся с самыми близкими людьми, природой. Молча мы отдаемся наслаждению, впитываем красоту, помогаем в беде. Слова появляются потом, как вестник угасания чувств, когда мы скрываем свои пороки, оправдываем себя, что-то от кого-то требуем, пытаемся возвратить уже несуществующее.

Непонятно, для чего человек изобрел слово. Чтобы потерять свою непосредственность? Миллионы лет жизнь обходилась без слов, и все прекрасно понимали друг друга. Неужто человеку стало вдруг недостаточно природного взаимопонимания? Неужели он изобрел более убедительный язык? Слово — этот двуликий лицемер — способно убить все чувства. Что тогда останется людям? Гармония букв и чисел? Красивость лживых фраз и разглагольствования о прекрасном? О природе, которую мы так ценим, любим и о которой заботимся на словах?

Мы приносим в жертву Новому году, этой выдуманной человеком условности, миллионы жизней. С холодным равнодушием украшаем умерщвленным деревом праздничный стол, садимся за этот стол и протестуем против убийства, возмущаемся несправедливостью, отвергаем насилие. Откуда такое лицемерие — возмущаться злом, совершая зло?

Праздник и люди оправдают меня, я в этом не сомневаюсь. Но оправдает ли меня моя безжизненная королева, стоящая на столе? Что я могу сказать в ответ на