Полуночный лихач - Елена Арсеньева

Нине казалось, что на нее смотрят все. Бритыекачки отворачивались от виртуальных трупов, чтобы окинуть ее туповатымивзорами. И бичиха, прикорнувшая в уголке, вдруг проснулась и окинула залвсполошенным взором не потому, что опасалась бдительного мента, – онадолжна была непременно посмотреть на Нину. А молодая женщина с двумя детьми исумками вдруг подхватилась, будто вспугнутая птичка, со своего места и перешлав другой конец зала вовсе не потому, что дети хотели оказаться поближе ктелевизору, – нет, ей было тошно сидеть рядом с Ниной.

Рядом с лесбиянкой.

Так вот почему беспокоилась и негодовала мама!

Значит, со стороны это выглядело именно так?То есть окружающим казалось, что она просто-напросто влюблена в Инну?

У Нины похолодели руки. Она сунула кулаки вкарманы куртки, но теплее не стало. И дрожь не унялась. Ее колотило от стыда,от ненависти к себе, к собственной глупости, готовности унижаться. Инна уехала– и словно бы увезла с собой некую невидимую сеть, которой все эти годы былаопутана Нина. Теперь она смотрела на свою оголтелую привязанность другимиглазами. Она всегда была одинока дома: родители, слишком занятые работой и другдругом, не то не могли, не то просто не умели уделить ей столько внимания,сколько требовалось душе, алчущей любви. Будь у нее сестра, брат, а лучшесестры и братья, Нина обратила бы на них всю эту неуемную жажду привязанности ипреданности, однако она была единственным ребенком. Любовь переполняла ее, нопочему именно Инна явилась тем объектом, на который это чувство вдругвыплеснулось? На ее месте мог оказаться отец, мама, тот мальчишка из соседнегодома, который сладострастно рвал ее за косы в далеком детстве… Но мальчишкауменьшился в росте и теперь достигал долговязой Нине до плеча, вдобавок скверноругался матом по поводу и без повода. А в семье вообще не были принятыособенные нежности, ее мама была лучшая из мам на свете, но то ли стыдиласьласкать дочь, то ли считала это ненужным. Ее так воспитали, бабушка ведь былаочень суровая дама, оттого дед в свое время и сбежал от нее в деревню, в глушь– хоть и не в Саратов, а всего лишь в Чкаловский район. А Инка… Инка радостнопринимала любовь, которая так и выплескивалась из чувствительной Нининой души,купалась в ней, хорошела в радужных струях. А главное, она всегда давала Нинепонять, как нужна ей эта привязанность и преданность, как ценит она их дружбу.

Вот что было нужно Нине: встречный порыв,умение оценить ее чувства, благодарность… хотя бы это, если не ответная любовь.Но как жить теперь – без Инны, без этой благодарности, а главное, с накрепкоприпечатанным ко лбу клеймом лесбиянки?!

И ведь, наверное, так о ней думали все, все!Может быть, именно поэтому в компаниях парни всегда кружили только около Инки,старательно обходя Нину? «Да будь ты повеселей! – учила мама. – А тоу тебя такой неприветливо-высокомерный взгляд, что к тебе и подойти страшно».

Какой, к черту, взгляд! Ее просто виделинасквозь: ее ревность, ее любовь. Уж наверняка ее давно называли лесбиянкой,втихаря, украдкой смеялись над ней, презирали, сторонились. Может быть, именнопоэтому она была все время одна, у нее практически не было подруг – кроме Инны.

Почему? Неужели девочки боялись, что онаначнет к ним… как это? Приставать! У них на курсе был такой Лева Вершинин,которого сторонились девчонки, потому что он был до неприличия сексуальноозабочен и чуть что начинал тяжело дышать и хватать девочек за коленки.Поскольку на курсе девок было больше, чем парней, он перманентно пыхтел, какпаровоз, и руки его вечно искали себе занятие.

От него шарахались. И от Нины, выходит, тожешарахались?

А может быть, они были правы? Вдруг все еепсихоанализы – не более чем попытка оправдать себя перед собой же? Наверное,убийца тоже оправдывает себя, мол, я не мог поступить иначе, меня простодовели! Так и она. А на самом-то деле…

Тьфу!

Вдруг горько, отвратительно горько стало ворту, словно подавилась желчью. Нина спустилась вниз в туалет и долго полоскаларот под краном.

Отвратительный привкус не проходил. «Купить,что ли, тюбик зубной пасты, щетку да вычистить зубы?» – подумала она.

Пошла к аптечному киоску, но ни пасты, нищеток там не было. Только «Стиморол». Ну, что ж делать… Сунула в рот подушечкуи еще постояла минуту возле киоска, бездумно жуя и озирая витрину. Аспирины,анальгины, пластырь, прокладки, памперсы, презервативы, бумажные салфетки,жевательная резинка…

«Стиморол» не помогал, несмотря на все своищедро разрекламированные качества. Может быть, потому, что ему предстоялозаглушить не какой-то там вульгарный вкус лука, а по меньшей мере отвращение кжизни?

Нина взяла еще одну подушечку, и вдруг вголове мелькнула мысль – такая, от которой еще вчера, да что там – час назад,она пришла бы в ужас. А сейчас ощутила только холодную готовность сделать то,что решила.

Не давая себе ни минуты на размышление, Нинаеще раз наклонилась к окошечку киоска, протягивая деньги.

Держа в руках пачку бумажных салфеток, котораяне вместилась в карман куртки, она вышла из вокзала – и в первую минутуотпрянула, так лихо налетели на нее таксисты:

– Девушка, куда едем?

– Девушка, давайте по пути!

– Девушка, недорого!

Она пыталась рассмотреть в темноте их лица.Потом покачала головой:

– Нет, я не еду.

– Автобуса уже не дождетесь! –обиженно крикнул кто-то вслед, однако Нина не оглянулась.

На противоположной стороне, на автобуснойостановке, безнадежно зябло человек десять, надеясь на чудо. Впрочем, то один,то другой расставался с этими надеждами и, отчаянно махнув рукой, устремлялся кверенице машин, вытянувшейся вдоль остановки. Это были частные извозчики, и онитрадиционно брали подешевле.

Нина прошла мимо машин, пытаясь всмотреться влица сидящих за рулем. Здесь никто не навязывал услуг, частники предоставлялипассажирам право выбирать самим.

Высокий парень курил, опершись на капотгрязно-белого «Москвича».

– Подвезете? – спросила Нина робко.

Он отбросил сигарету, выдохнул дым в сторону итолько потом спросил:

– Далеко?

– В Лапшиху.

– Н-ну… – Он задумчиво окинул Нинувзглядом. – В Лапшиху – пятьдесят. Вам это как? Дорого?

– Да ладно, поехали, – буркнула она,почему-то растроганная и этим вопросом, и деликатностью, с какой он старался недышать на нее дымом. Впрочем, сигареты его пахли приятно.

В «Москвиче» оказалось холодно.

– Отопление не работает, извините, –тихо сказал водитель.