Большое Сердце - Жан-Кристоф Руфен

Я был полон сомнений, планов и надежд. Многие из моих идей были иллюзорны, другие оформились позже. В этот период моей жизни, от двадцати до тридцати лет, в моем сознании постепенно, с трудом складывался яркий образ мира и того места, которое мне хотелось бы в нем занимать. Под влиянием тестя у меня возникло более широкое и ясное представление о стране и тех, кто ею правит. До сих пор круг моих знакомств, определенный скромным положением отца, составляли люди, которым приходилось все сносить. Превратности военного времени, распри принцев крови и народные бунты мы воспринимали как превратности судьбы, и у нас не было иного выбора, кроме как подчиняться ей. Вельможи утверждали, что их власть, а также власть их предков исходит от Бога, а крестьянин полагался на то, что господин его защитит. На знати еще лежал отблеск немеркнущей славы Крестовых походов, которые вернули истинную веру в сердце христианского мира. Моя возмущенная реакция на унижение отца была школярским ребячеством: я понимал, что даже если я сейчас восстаю против этого, то, став взрослым, буду вынужден, как и он, подчиниться. Порядок вещей казался незыблемым. Но, общаясь с тестем, я понял, что наши страхи и наша зависимость вовсе не являются чем-то фатальным.

Сопровождая Леодепара к вельможам, я убедился, что к нему относятся совсем иначе, чем к простому меховщику. Тесть мой был звеном прочной, хоть и незримой, финансовой цепи. Аристократы побаивались его и не решались унижать.

Я был женат уже два года, когда безумный король наконец отдал Богу душу. Смерть его не внесла никакого успокоения в умы, напротив, казалось, что владевшее им безумие теперь охватило всю страну. Распри принцев крови вспыхнули с неслыханной силой. Оказалось, что никому не под силу вступить во владение его наследством. Дофин Карл попустительствовал убийству Жана Бесстрашного[4], герцога Бургундского. Все, в том числе мать дофина, враждовали с ним, покушались на его жизнь. Затворившись в Париже в своем особняке, мать заключила с врагами сына соглашение, по которому французский трон на три года был доверен правителю Англии.

Однажды мне довелось отправиться в Анжу вместе с тестем, у которого были там дела. Впервые в жизни я покинул родной город. Я был поражен увиденным. Подобно тому как при ударе по стеклу его поверхность на большом расстоянии от места удара покрывается разбегающимися трещинами, ссора принцев отзывалась на местах бесчисленными столкновениями, опустошавшими страну. Мы проезжали разрушенные деревни и повсюду видели сожженные амбары, конюшни и даже дома. Оголодавшие крестьяне возделывали крошечные пятачки земли на опушках леса, чтобы при малейшей опасности можно было укрыться в чаще. Стояла поздняя осень, было уже холодно. Однажды утром наши кони остановились: нас окружили сотни детей, они скитались по лесу, меся босыми ногами ледяную грязь. Вся кожа их была покрыта струпьями, они возбуждали скорее жалость, чем страх. Чуть дальше мы наткнулись на мелкопоместного сеньора, который в сопровождении дворовых выехал на охоту. По его расспросам мы поняли, что он выслеживает этих одичавших детей, намереваясь прикончить их, будто речь шла о том, чтобы загнать кабанов или стаю волков. В нашем королевстве больше не осталось представителей рода человеческого, были лишь враждующие племена, не признающие права творений Божьих на жизнь.

Мы ехали в сопровождении четырех вооруженных слуг и не везли с собой ничего ценного. Ночевали в селениях или в укрепленных замках, где тестя знали. Но бывало, натыкались и на руины. После этой поездки меня долго преследовал запах гари и смерти. Но я, по крайней мере, понял, в каком состоянии находится королевство. Мое интуитивное недоверие к принцам крови и вообще к владетельным сеньорам сделалось осознанным. То, что я видел прежде, когда отец дожидался приема в передних, открыло мне подлинную сущность знати. Эпоха рыцарства миновала. Каста аристократов, в отличие от прежних времен, никого более не защищала, напротив, теперь именно от них исходила опасность. Было ли безумие короля причиной или же следствием разнузданности знати? Этого никто не знал. Во всяком случае, после его кончины все пришло в движение. Честь уже не была в чести, ее норовили растоптать. Превосходство по праву рождения более не налагало обязательств на тех, кто его удостоился; оно, похоже, давало этим людям лишь право презирать тех, кто занимает более низкое положение, вплоть до того, что позволяло обращаться с людьми как со скотом, иными словами, распоряжаться чужими жизнями.

Хуже того, владетельные сеньоры не просто разрушали жизнь народа, они уже были не способны защитить его. В битве при Азенкуре, произошедшей в тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, они в который уже раз были озабочены лишь тем, чтобы пощеголять своей знатностью, согласно рыцарским обычаям, искусно манипулировать копьями и изящно дефилировать на поле брани в тяжелых кованых доспехах. В итоге англичане, троекратно уступавшие в численности французам, благодаря простолюдинам-лучникам, не обремененным титулами, но зато сметливым и быстрым, нанесли рыцарям сокрушительный удар. Потерпев поражение, сеньоры приветствовали чужеземного короля, страна попала в зависимость от регента-англичанина, чьей единственной целью было ослабить Францию, разграбив дочиста ее ресурсы.

Когда мы вернулись в свой город, нам показалось, будто мы выбрались из ада. Бурж, разумеется, тоже не был раем. Еще более серый, чем обычно, он жил в своем томительном, замедленном ритме. Он и близко не напоминал город моей мечты, но, по крайней мере, здесь царил мир. Мудрость старого герцога спасла его от разорения. После кончины герцога город отошел дофину. И Карл, уже взойдя на королевский трон, по-прежнему наведывался сюда и даже – за неимением лучшего – сделал город своей столицей. Мне довелось несколько раз побывать во дворце, но короля я не видел. Говорили, что, бежав из Парижа во время большой резни, он затворился в своих покоях и никого к себе не допускает. Впрочем, король нигде не задерживался надолго, его немногочисленным придворным приходилось метаться из одного замка в другой, будто загнанной стае.

Никто не знал, какое будущее уготовано этому королю без королевства, правителю без трона, против которого ополчились все его родственники. Впоследствии этот монарх сыграл в моей жизни важную роль, однако в ту пору я воспринимал его всего лишь как одного из принцев крови и не возлагал на него никаких надежд. Когда дофин Карл сделался королем Карлом Седьмым, отец мой был при смерти. Бедняга успел мне сказать, что следует признать право Карла на трон. Он до самой кончины тревожился за меня, чуя поселившийся во мне бунтарский дух. И в самом деле, несмотря на привязанность, которую я питал к отцу, мне казалось, что его покорность власть имущим не соответствует новому веку.

Более привлекательной выглядела позиция моего тестя. Он не испытывал искренней привязанности к тем, кому служил, и к королю – не более, чем к его врагам. Он довольствовался тем, что от каждого получал то, что тот мог дать. Благодаря его финансовой мощи и потребности в его услугах с ним всегда считались. На протяжении нескольких лет я старался следовать его примеру, хотя это и не доставляло мне истинного удовлетворения. Впрочем, в ту пору я не сознавал этого. Молодости свойственно изо дня в день пересиливать себя, идя наперекор своей натуре, и при этом чистосердечно твердить себе, что ты следуешь правильным путем, тогда как на самом деле удаляешься от своих истинных целей. Главное – сохранить достаточно энергии, чтобы все изменить, когда расхождение станет болезненным и ты начнешь понимать, что ошибся.