Сыны степей донских - Константин Абрамович Хмелевский

фронтовики прониклись общими для всех трудящихся заботами и чаяниями. Тянулись к новой, свободной жизни. Жадно слушали вести о декретах Советского правительства; призыв его к трудовым казакам брать на местах власть в свои руки, создавать Советы казачьих депутатов запал в души фронтовиков. Но цепко сидело и старое: иногородние не ровня казакам, земли им не уступим, порядки на Дону установим сами, без указки из Москвы… На этих настроениях играл Каледин. Преодолеть их было нелегко.

Части 5-й дивизии стали прибывать на Дон в последних числах ноября 1917 г. Они разместились в станицах и хуторах Донецкого округа. Штаб дивизии расположился в окружной станице Каменской. Сотня Кривошлыкова стояла в большом богатом хуторе Гусеве станицы Калитвенской.

Здесь было немало казаков, вернувшихся с фронта. Часто наезжали родственники и знакомые из Калитвы и Каменской, порой заглядывали и шахтеры с расположенных неподалеку Богураевских рудников. Чуть не каждый день получались новости, сильно волновавшие казаков. Стала известна телеграмма Каледина окружному атаману с приказом направить прибывшие фронтовые полки к Ростову, где шли бои с отрядами рабочих. Части 8-й дивизии предполагалось двинуть к северным границам области, откуда Дону угрожа-ли-де войска, посланные Советским правительством.

Казаки ворчали:

— Не за тем домой вернулись, чтобы новую войну затевать. Не пойдем мы никуда.

— Ну и этих большаков пускать в станицы не резон, — возражали другие. — Нечего им совать свой нос в наши казачьи дела…

В доме казака Ивана Михайловича Сударкина, где поселился Кривошлыков, с утра до поздней ночи толпился народ. К командиру сотни, члену дивизионного комитета запросто шли фронтовики и местные жители, товарищи из Каменской, советовались, спорили. Особенно жаркие баталии разыгрывались на митингах и собраниях, которые устраивались чуть ли не каждый день в здании хуторской школы.

Обычно собрание открывал представитель полкового комитета. Тон пытались задавать сторонники Каледина, монархисты, войсковой старшина Гнилорыбов, ставший потом командиром белоказачьей дивизии, и его тесть священник Гурбанов.

— Казаки всегда были опорой порядка, — ораторствовал Гнилорыбов. — Они и сейчас, в смутную годину, должны держаться все вместе, идти за своим атаманом. В единении казачества его сила, — патетически восклицал войсковой старшина. — Все равны в общей казачьей семье!

Сидевшие в первых рядах старики, увешанные крестами и медалями, одобрительно гудели.

— Неправда, казаки вовсе не равны, — возражал Кривошлыков. — Посмотрите, как станичные богатеи душат казачью бедноту. До чего довела война семьи фронтовиков. От голода вымерла семья артиллериста Алексея Камбулова, в батраки пошли фронтовик казак Логачев с женой и семью дочерьми. Атаман хочет стравить казаков-бедняков с крестьянской беднотой. Он защищает интересы помещиков и кулаков. Ради них он приютил на Дону контрреволюционные офицерские отряды.

Накануне рождества Михаил отпросился на один день в хутор Ушаков навестить родных.

Сестра Наталья Васильевна вспоминала:

— Какая большая радость была в этот день в нашей семье! Ведь мы Мишу совершенно не ожидали. Он был таким живым, веселым, много рассказывал о фронтовой жизни, политических событиях. Говорил, что власть теперь перешла в руки трудового народа, что к прошлому возврата нет.

Всего полгода прошло со времени предыдущего приезда Кривошлыкова домой, но как он изменился с тех пор. Это был уже не просто юноша, преисполненный благородных чувств и стремлений, но человек, твердо знающий, чего он хочет, умеющий вести за собой людей.

День пролетел быстро. К вечеру Василий Иванович, желая побыть подольше с сыном, взял его с собой на хутор Горбатов к священнику Герману, которому обещал привезти починенные сани. Дорогой Михаил с жаром говорил отцу, какой прекрасной теперь станет жизнь, вот только утишится война…

Горбатовский поп приветливо встретил молодого офицера, которого знал с детства. Стал расхваливать воинские таланты и государственный ум Каледина, уверенно заявил, что атаману удастся вывести «большевистскую заразу» на Дону, утверждал, будто все казаки стоят горой за своего атамана. Неожиданно для хозяина Кривошлыков резко оборвал его, сказав, что Каледину скоро конец, что он потерял доверие казаков, ибо хочет ввергнуть их в братоубийственную войну с трудовым народом России.

Изумленный священник пробормотал:

— Как можно? О таком уважаемом, заслуженном генерале, вожде казачества… Вы, наверное, большевик! Это невероятно — коренной казак и вдруг…

— Я революционер, — сухо ответил Кривошлыков. Он решительно отказался от предложенного чая и, быстро попрощавшись, вышел с отцом со двора священника. Весь обратный путь Василий Иванович уговаривал Михаила быть осторожнее.

— Хуторские и станичные «старорежимцы», старики, — говорил он, — не простят таких речей, плохо придется и семье.

Михаил успокаивал отца, но тревога не утихала. И в самом деле, на следующий же день, по доносу горбатовского попа, в дом Кривошлыковых явился стражник.

— Где сын?

Но Михаила уже не было, рано утром он уехал в полк.

Там собиралось заседание сотенных комитетов для выборов делегата на съезд рабочих, крестьянских и казачьих депутатов области. Его решил созвать переехавший после падения Ростова в Воронеж Донской областной Военно-революционный комитет, чтобы объединить все силы трудящихся на борьбу с калединщиной. Главной задачей съезда было отколоть от Каледина колеблющихся фронтовиков, привлечь их на сторону революции.

Объединенное заседание сотенных комитетов 28-го полка проходило бурно. Присутствовали казаки и из других полков, большевики из Ростова, солдаты из Воронежа. Председательствовал Кривошлыков. Казаки громко выражали свое недовольство действиями Войскового правительства.

— Мы не должны молчать, — возмущался пожилой казак, просидевший три с половиной года в окопах. — Мы спрашиваем, на чьи деньги создаются контрреволюционные «партизанские» отряды? Ведь область разорена, и у многих казаков нет средств для существования.

— Казакам, которые терпели ужасы войны, — говорил другой оратор, — правительство не доверяет, величает их изменниками и предателями только потому, что они не хотят войны с трудовым русским народом.

Единодушно было требование убрать с донской земли «непрошеных пришельцев» — корниловско-алексеевских «добровольцев». Вместе с тем казаков беспокоило и то, что на границах области стояли советские войска.

— На предстоящем съезде, — говорили выступающие, — надо доподлинно узнать намерения большевиков…

Делегатом в Воронеж был избран урядник Яков Назарович Лагутин, фронтовик с тремя солдатскими Георгиями, известный своими смелыми выступлениями против войскового начальства в защиту рядовых казаков. В наказе делегату, составленном Кривошлыковым, позиция казаков была определена таким образом: «Мы не желаем пролития братской крови и во избежание этого хотим выяснить, чего добиваемся мы, и узнать, к чему стремитесь вы… Мы желаем жить свободно, не посягая на свободу других. С помещиками же, с отставными царскими генералами и капиталистами, которые пришли к нам со всей России под покровительством атамана Каледина и правой части Войскового правительства, нам не по пути»[8].

Конечно, составляя наказ, Михаилу пришлось считаться с распространенными среди казаков нейтралистскими настроениями, с их наивными стремлениями избежать