Взорвать Манхэттен - Андрей Молчанов

− И что теперь? − спросила она.

− Теперь у меня просьба, − ответил я. − Колбасу мне в камеру носи твердую, долгоиграющую. И такой же сыр.

− И ты еще шутишь!

− Это не шутки, Танечка. Это как раз очень важная вводная.

Буквально через час меня вызвал командир, сказав, что по поводу моей персоны ему пришла телеграммка из Москвы, − дескать, отправить меня с первым же бортом в столицу. Я честно обрисовал ему ситуацию во всех деталях, на что получил задумчивое резюме: давай-ка завтра двигай в тыл врага, будет неделька форы на раздумье, а там − посмотрим…

Ну и чего смотреть? Побыл я в тылу и возвращаюсь из этого тыла. А, вернувшись, полечу в направлении тюрьмы. С наилучшими характеристиками − единственное, что утешает.

Главное, не брать на себя контрабанду. Оружие приобретено мною или же найдено в Москве. Фальшивые доллары? Ну, всучили их год назад при продаже автомобиля. Остается незаконное хранение огнестрельного оборудования и неосторожное нанесение телесного повреждения. С дядей Левой на материальной почве, думаю, сойдемся, деньжат подзайму, накатает он бумагу об отсутствии претензий и, приняв во внимание два моих боевых ордена и три медали, влепят мне условный срочок…

Вот такая оптимистическая трагедия. Остается, правда, много всяческих “если” и “но”. И зависят они от упертости следствия, прокуроров и судей. И коли будет упертость, будет и основательный срок. Но и при самом благоприятном развитии событий в ГРУ меня держать не станут, это даже не обсуждается, капитанские погоны сорвут и − куда подаваться? Специальность в дипломе у меня специфическая: «Командир диверсионно-разведывательного отряда». С ней только в частные охранники. Но с судимостью в охранники устроиться весьма проблематично. Короче, как ни крути, а прошлая жизнь со всеми ее достижениями и планами уже неотвратимо катится под откос.

И угол наклона этого откоса неизвестен.

Я так и знал, что этой икебане из безответственных дураков и лодырей, именуемой моим семейством и прислугой, нельзя доверить присмотр за какой-нибудь черепахой в аквариуме, а уж что говорить про надзор над семилетним, гормонально-возбужденным котом! Они мне напоминают вентиляторы, − крутятся весь день, а толку − один ветер.

Да, я специально отказался кастрировать Патрика, − в конце концов, это надругательство над природой. Да, к ночи он лбом вышибал входную дверь и орал как ошпаренный, стремясь к свободе и к неведомым подругам, но ведь поутру всегда приходил обратно − благостный и смиренный, пускай порою ободранный конкурентами и изгвазданный, как пехотинец после полевых учений. Всего-то дел: помыть кота и обработать его царапины. Согласен: Патрик, благодаря своим сиамским кровям, обладает нравом решительным, бескомпромиссным, и ближние мои его всерьез опасаются, ибо, что не по нему − он превращается в монстра, способного сигануть на высоту человеческого роста и разорвать все, что попадется под его мощные клыки и бритвенной остроты когти. При этом его не устрашит никто и ничто: помню, как он загнал в угол пнувшего его телемастера, и тот, обливаясь кровью, визжал от ужаса, покуда не пришел я и не утихомирил своего паршивца. Кстати, мне от него тоже доставалось: однажды прокусил руку, и я лечил ее едва ли не месяц. Но дело не в этом. Можно, в конце концов, надеть толстые перчатки и втроем его удержать. Один − голову, второй и третий − лапы; четвертый, шофер, к примеру, в это время вполне способен дезинфицировать рану на голове, от которой и пошло заражение.

Нет! Едва я отлучился из дома, эти болваны напрочь забыли про моего кота! И всю неделю, покуда я находился в Англии, Патрик был предоставлен сам себе. Лишь когда дело дошло до предсмертных конвульсий, они вызвали врача, сказавшего, что надежд практически нет. Я побросал все и вылетел в Вашингтон. Перед глазами же стоял мой красавец кот. Он красив и огромен. Палевый, с голубыми глазами, черно-коричневой мордахой и такими же чулками на мощных приземистых лапах.

Мы живем за городом, в замкнутом поселке с большими участками, и здесь, под сенью вековых дубов, на солнечных лужайках, Патрику раздолье. Если бы еще не соседские коты и собаки. Собак, впрочем, Патрик не боится. Напротив, все псы в округе, поджав хвосты, убираются восвояси, только завидев его, забияку. Соседскому ротвейлеру он задал такую трепку, что дело едва не кончилось судом, хорошо, хозяин собаки мне прекрасно знаком − мы с ним когда-то служили в ЦРУ и теперь захаживаем друг к другу в гости.

Мой бедный кот! Он лежал на подстилке, застеленной простыней, редко и тяжело дыша, но, заслышав мой голос, открыл глаза и посмотрел на меня с такой тоской и отчаянием, что сердце мое оборвалось.

Я не отходил от него, поглаживая бедовую головенку, − крутолобую, с многочисленными шрамами от былых стычек и с содроганием смотрел на свежую повязку, наложенную врачом. И во взоре Патрика отчетливо читалась и благодарность, и радость встречи со мной, и надежда.

По-моему, старея, я становлюсь все более сентиментальным, и придаю главенствующее значение тем вещам, мимо которых раньше бестрепетно проходил мимо. Хорошо это или плохо − не знаю.

Я позаботился о том, чтобы толстая Клэр, в чьи обязанности входила стряпня, отныне стала сиделкой; далее договорился с ветеринаром о его следующем визите и об услугах медицинской сестры, должной делать регулярные уколы и чистки раны. Отдавать Патрика в госпиталь я не пожелал − он должен находиться в своем доме, с близкими, а не в какой-то ужасной клетке, рядом со страдающими животными.

Затем я устроил большой разнос. Досталось всем. И жене, и дочери, и сыночку, не говоря о прислуге. Досталось даже охраннику, хотя парень был со мной в Лондоне и повлиять на случившееся не мог. С другой стороны, профилактика не повредит. Пусть бездельники знают свое место!

Жена Барбара лепетала, что не различила в поведении Патрика ничего настораживающего, а рану просто не разглядела. Естественно! Тщательно она разглядывает только свою физиономию, бриллианты и платья, которых у нее хватило бы на десяток бутиков!

Уткнувшиеся в свои компьютеры дочь Нина и сын Марвин вообще продемонстрировали вопиющую отстраненность от произошедшего, − дескать, кот признает только меня, их не воспринимает вовсе, к тому же существует прислуга, а они заняты куда более весомыми проблемами.

Какими еще проблемами?! Сидеть день и ночь, упершись носами в бездушные мониторы? Впрочем, тут я не совсем прав. Нина − целеустремленная девочка, ей двадцать пять, она искусствовед, окончила университет и ныне учится на режиссера, желая голливудской карьеры. Что же, я не против и помочь ей, связи с серьезными продюсерами у меня есть. Она очень красивая, с великолепной фигурой, ясными голубыми глазами, обожает теннис и плаванье; единственное, что всерьез заботит меня − стаи настырных женихов, крутящихся вокруг нее, как осы у банки с медом. И еще − ее бесконечные путешествия по миру в компании разного рода балбесов. И ладно бы − путешествия респектабельные, с остановками в приличных отелях, однако − ничего подобного! Они едва ли ни пешим порядком пересекли вдоль и поперек Индию, Таиланд и какие-то африканские территории, питаясь черт знает чем, и ночуя порой под открытым небом!