Девушка по имени Августа - Вадим Норд

Теперь даже подпись Дегтярского на договоре казалась не подписью, а просто закорючкой. Собственно, это и была закорючка, нечто вроде перечеркнутой по диагонали буквы «О». И подписывал Дегтярский договор не при Александре, со стороны клиники они были подписаны и пропечатаны заранее.

Получается, что Александр стал участником, то есть – соучастником подпольной операции. И пойди-ка попробуй доказать обратное. А чем это чревато? Это чревато проблемами с законом, и еще это прекрасный повод для шантажа. Так часто бывает, оступится человек однажды, ненароком, и сам не заметит, как засосет его болото. Дегтярский вряд ли упустит такую возможность. Нет, он выждет немного, а потом обратится к Александру с очередной просьбой, уже не маскируясь. Наоборот – раскроет все карты, выложит их веером на стол и начнет пугать последствиями. Коготок увяз – всей птичке пропасть, поучаствовал доктор Берг в одной сомнительной затее, так почему бы ему не поучаствовать в другой. И так далее – в третьей, в четвертой, в пятой, в семнадцатой… До тех пор, пока не арестуют.

А можно прийти самому и все рассказать? Вряд ли это будет правильно…

Понятие врачебной тайны в этом случае не действовало. Врачебная тайна – это несколько другое. Когда тебя обводят вокруг пальца, используют втемную, делая участником сомнительной во всех смыслах затеи, ты не обязан хранить профессиональную тайну. От явки в полицию Александра удерживали другие соображения. Если история болезни вместе с остальными документальными следами операции уничтожены, он будет выглядеть соучастником. Явка с повинной, наверное, ему зачтется, но оправдаться, полностью обелиться он не сможет. Не исключено, что, не разобравшись, его сочтут главным организатором… Нет, иметь дело с полицией можно только в том случае, если можешь доказать свою невиновность. А для этого нужно иметь на руках копию истории болезни и координаты людей, которые могут подтвердить, что операция проводилась официально, с оформлением истории болезни, анестезиологической карты и прочей документации. Если даже Дегтярский «зачистил» концы и сунул их в воду, то это еще не означает, что доктор Берг ничем не сможет доказать свою правоту.

А может, он зря накрутил себя, да так знатно накрутил, что на сон грядущий для успокоения каллиграфией заниматься пришлось? Нет, не зря, совсем не зря…

На душе было тоскливо, даже не тоскливо, а гнусно. И еще было очень обидно, как бывает обидно любому порядочному человеку, столкнувшемуся с какой-либо мерзостью. Хочется воздевать руки, потрясать кулаками и сотрясать воздух абстрактно-риторическим воплем «Ну разве так можно?!». Когда тебя обманывают люди, в порядочности которых ты до этого не сомневался, больно бывает вдвойне.

«Надо ехать», – подумал Александр, снова берясь за кисть.

Иероглиф «чжэнь» – истина, так же сложен в написании, как и иероглиф «шоу», и в больших количествах оказывает выраженное успокаивающее действие.

«Карлсон – человек», считали почти все сотрудники клиники «La belle Hélène» и имели на то все основания. Несмотря на все свои недостатки, Геннадий Валерианович Качан, который официально назывался директором, а в обиходе – главным врачом, был руководителем понимающим, способным войти в положение и отчасти даже добрым. Ровно настолько добрым, насколько может себе позволить руководитель.

Услышав, что Александру нужно отлучиться на несколько дней по срочным личным делам, Геннадий Валерианович поиграл бровями, выражая таким образом свое недовольство, но вслух ничего не сказал и вопросов задавать не стал. Спросил только, что делать с завтрашними операциями, но на это Александр ответил, что завтра и послезавтра он отработает, отпроситься хочет с понедельника.

На самом деле Александру хотелось бросить все и немедленно мчаться в Питер, но он не мог себе этого позволить. На четверг были назначены две операции – ринопластика и увеличение объема груди. Отменять операции накануне из-за личных проблем можно только в том случае, если никаких других вариантов не остается. В пятницу – еще одна операция, фэйслифтинг [6]у пациентки, которая завтра приезжает ради этого из Екатеринбурга. Причем – именно к доктору Бергу. Как ее не прооперировать, тем более что пятница не слишком удобный день для визита в клинику «Прогресс». Предупреждать о своем приезде Александр не хотел, считая, что лучше застать Дегтярского врасплох. Еще великий полководец древности Сунь-цзы советовал нападать неожиданно, так больше преимуществ. Предварительные звонки и письма с предупреждениями только испортят дело. Дегтярский начнет прятаться, предупредит сотрудников, чтобы те не соединяли его с Александром и не пускали Александра в клинику… Нет, врасплох и только врасплох. И если не получается явиться к Дегтярскому в четверг, то лучше уж тогда в понедельник, чем в пятницу, «полувыходной» день. Так надежнее и на всякий случай еще четыре рабочих дня будут впереди. Для чего они могут понадобиться, Александр пока что не понимал, но твердо решил ехать в Питер в понедельник, самым ранним поездом. Если все пойдет хорошо, он вернется в Москву вечером в понедельник, но, возможно, придется задержаться на день-два. Александр отпрашивался на три дня, с оговоркой, что может задержаться еще на день. Операции, назначенные на следующую неделю, придется переносить. Все потому, что мало ли что. Хорошо еще, что на следующую неделю пока запланировали всего две операции – то ли простое стечение обстоятельств, то ли антиреклама «Вареника» начала приносить свои горькие плоды. Вот если бы было пять-шесть операций… С другой стороны, затягивать с Дегтярским тоже нельзя. Это «железо» надо ковать, пока оно не остыло…

Боссу Александр решил рассказать все потом, по возвращении. Пока что интересы дела требовали сохранения тайны, да к тому же нельзя было исключать развития событий по наилучшему варианту. Дегтярский может осознать, раскаяться и… Наивно верить в подобное, но что-то хорошее в человеке всегда остается, насколько бы низко он ни пал, и об этом нельзя забывать.

Для матери Александр заготовил другую версию. Сказал, что собирается в Питер, но причину назвал выдуманную, сослался на подбор материала для докторской диссертации. Соврал, и тут же стало стыдно. Во-первых, потому, что врать матери не привык, не те отношения были между ними, чтобы врать друг другу, а во-вторых, потому, что темпы работы над докторской диссертацией оставляли желать лучшего. Да какие там темпы? «Воз и ныне там», вот какое выражение лучше всего подходило к подготовке докторской. Расслабился потихоньку, разболтался, надо построже относиться к себе.

«Вот вернусь – и начну, – пообещал себе Александр. – В ближайшие выходные засяду…» Это обещание выглядело совсем как обет, который давали рыцари. Справлюсь с трудным делом и… Очень подмывало дать еще один обет – никогда больше не оперировать в незнакомых или недостаточно знакомых клиниках, но это было бы глупо. В конце концов, любая из знакомых клиник когда-то была незнакомой. Неправильно, нерационально, неумно замыкаться в узком кругу. Лучше взять за правило снимать копии со всех «выездных» историй болезни, маскируя это под сбор материала для диссертации. Объяснение логичное, никаких подозрений у окружающих не вызовет, да вдобавок что-то непременно пригодится для научной работы. Пора собирать личный архив, Александр Михайлович, чтобы было в чем покопаться на старости лет.