Отель последней надежды - Татьяна Устинова

Будь таким, какой ты есть.

Или же будь таким, каким ты кажешься.

Джелаладдин Руми

— Я тебя разлюбил, — сказал муж и посмотрел в сторону. —Ничего не поделаешь! Я же предупреждал тебя, что я человек сложный!..

— Когда предупреждал? — спросила Надежда. В голове былопусто, на душе тоже пусто. Так пусто, что она цеплялась к словам, придумывалавопросы, чтобы не сидеть в пустоте.

— Еще давно! — энергично произнес муж и сморщился. Емутягостна была сцена прощания, и хотелось, чтобы она поскорее закончилась.Желательно без потерь. — Помнишь, я говорил тебе, что со мной очень сложно, ябыстро устаю от жизни с одним человеком, начинаю скучать… Помнишь?

Надежда пожала плечами. Возможно, он и говорил, но онаничего такого не помнила, конечно.

А может, и не слышала вовсе. Она была в него влюблена, акогда человек влюблен, его трудно напугать тем, что объект его вселенской,неземной, единственной в мире любви «быстро устает» или «начинает скучать»!..

Какая разница, начинает или нет! Уж со мной-то точно незаскучает! Ведь такой вселенской, неземной, единственной в мире любви не былони у кого с момента сотворения мира!

Они помолчали, сидя по разные стороны дивана и глядя друг надруга.

Он же мой, думала Надежда. Он мой, вон и царапина на рукемоя — он ободрался, когда на прошлой неделе я его попросила на участке у мамыналомать сирени. Он наломал, но поцарапался, и мы вместе заклеивали рукупластырем, чтобы было не так заметно. И кружка, из которой он пьет чай, тожемоя. Белая кружка с красным сердцем и надписью «Я люблю Калифорнию», которую япривезла из этой самой Калифорнии, он кружку обожает!.. И рубашка моя — я еепокупала к лету на распродаже и страшно гордилась собой, что удалось так ловкосэкономить, почти вдвое!.. И глаза, в которые я люблю смотреть, очень темные,черные почти, ни у кого на свете я больше не видела таких темных глаз, идлинные ресницы, и смешная ямочка на одной щеке — все мое!

Или.., уже не мое?

— Ты.., кого-нибудь встретил? — вдруг спросила Надежда.

Нельзя так спрашивать, она прекрасно это знает, и во всехкнигах по психологии написано, что нельзя спрашивать мужчину о его личной жизнии нельзя задерживать его, когда он уходит. Нельзя, потому что можно утратитьчувство собственного достоинства. Кажется, согласно этим книгам, можно спроситьо его планах относительно раздела имущества. Можно, но немыслимо, потому чтораздел имущества — это конец, точка, финишная ленточка, забежав за которуюничего не остается, только упасть замертво.

И еще гордость, да, да!.. У меня же есть гордость.

Но что с ней делать, когда он бросает меня и вот-вот броситнавсегда?!.

— Да никого я не встретил! — сказал он с досадой. Видимо, неследует спрашивать мужчину о его личной жизни. Также нельзя препятствовать ему,когда он вознамерился уйти, ибо все равно уйдет, но гордость может пострадать…

— А если не встретил, то почему ты уходишь?.. — произнеслаНадежда страшным шепотом и прижала кулаки к сухим глазам. — Зачем?!

— Ну вот, — пробормотал муж. — Началось.

— Нет, нет, нет, — забормотала Надежда, отняла руки от глази поморгала, чтобы он видел, что она не плачет, и посмотрела умоляющим собачьимвзглядом.

— Не бросай меня, а?.. Ну пожалуйста!.. Ну, разлюбил, такхоть пожалей меня, вот прямо сейчас возьми и пожалей, как жалел всегда, если ятемпературила или ушибала палец!.. Ты брал меня за руку, целовал в ладонь,шептал какие-то глупые слова, и становилось не больно и не страшно. А сейчас тыраздражаешься оттого, что мне больно из-за тебя, и тебе хочется на свободу, исовсем не хочется страдать, и уж тем более разделять мои страдания!..

Я же вижу. Я столько лет тебя знаю!..

— Мне скучно, — сказал он решительно. Он все время говорилрешительно, наверное, потому, что долго готовился к разговору. — Тебя никогданет дома, а я должен тебя ждать! Мне неинтересно с твоей тусовкой, а больше тыникуда не ходишь, потому что ты все время на своей гребаной работе!

— Давай ходить! — пылко и страстно крикнула Надежда. —Давай, я согласна!

— Поздно, — сказал муж. — Я тебя все-таки разлюбил, Надь. Тыпонимаешь?

И тут она поняла.

Он никогда в жизни не называл ее Надей. Только Надюха илиНадежда. Надя — персонаж из другой жизни, в которую они сейчас, должно быть,только вступали.

— Ты меня разлюбил.., совсем? — жалобно спросила она. Слезыподступили к последнему рубежу обороны, и никак нельзя было допустить, чтобыони прорвали плотину и затопили все вокруг. — Или еще все-таки не совсем?..Если еще не совсем, давай.., ну хоть до Нового года назначим срок, а? Ты..,отдохнешь от меня, а там посмотрим…

— Да ничего мы не посмотрим, Надь! Все же и так ясно.

— Ясно, — повторила Надежда. — Ясно. И до Нового года ты не…

— Да зачем нам сроки?! Все рано ничего не изменится!

— Ты уверен?

Он перестал отводить глаза в сторону и кивнул.

— Ясно, — еще раз повторила Надежда. — Ну хорошо, что ты этосейчас сказал, а не когда я бы встретила тебя на улице с прекрасной и юнойдевушкой.

— Вот ты не веришь, а у меня на самом деле никого!..

— Я знаю, — сказала она. — Ты честный парень.

Наверное, нужно встать и уйти. Не собираясь, не рыдая, неспрашивая, куда пойдет он, где станет жить, и — самое главное! — с кем!Наверное, следует сохранять остатки гордости, хотя непонятно, кому они нужны:его нет, а остатки зачем?!.

Но она все-таки заплакала, и плакала недолго.

Когда она завтра вернется после работы домой, уже ничего небудет прежним.

Уже ничего и никогда не будет таким, как раньше, — простым,ясным, веселым и теплым. Даже если он одумается и вернется, она больше никогдане поверит ему до конца, и станет постоянно ждать подвоха, и высматривать в еготемных глазах что-то такое, что уже когда-то было и из-за чего он так жестокопоступил с ней, а он будет думать, что, пока его не было, она жила с другим илисразу с несколькими другими, а в книгах по психологии пишут, что мужчинамособенно невыносима мысль «про других»!

Она сейчас уйдет, а завтра все изменится, окончательно ибесповоротно, как будто великан наступил на домик лилипута — в порошок нерастер, но примял изрядно, и теперь все там, в домике, примятые, странные, неосознавшие своего нового положения.