Жизненная сила - Фэй Уэлдон

Посвящается Нелл Лейшон, без которой этот роман не был бы написан в том виде, в каком он существует сейчас.

Если поначалу ничего не происходит, то потом случается все сразу

В тот день ко мне зашел Лесли Бек. Под мышкой он нес картину, написанную маслом. Его руки всегда казались слишком короткими, и теперь ему пришлось вытянуть правую, чтобы обхватить картину, да еще придерживать ее левой, так что сегодня он выглядел почти квадратным, как регбист, только слишком уж долговязый, вроде тех баскетболистов, что получают очки, дотянувшись через чужие головы и швыряя мяч точно в корзину. Тем самым они вызывают шквал радостных воплей, хотя лично я не вижу никакой заслуги в том, что ты попросту выше всех ростом. А может, Лесли Бек всего-навсего похудел, да и я усохла? Во всяком случае, наши относительные размеры тем или иным образом изменились — в мою пользу.

На мой взгляд, Лесли Бек никогда не был достаточно высок для своих жен: сначала Джослин, затем Аниты. Отношения в браке складываются проще, если мужчина заметно выше женщины: создающийся при этом баланс сил, обычно в пользу мужчины, выглядит гораздо естественнее. И потом, в таких случаях мужское чувство превосходства вызывает меньше раздражения. Я не замужем, поэтому в моем положении удобно подмечать такие детали, не испытывая ни тревоги, ни страха. Если перейти на язык цифр, когда-то рост Лесли Бека составлял пять футов десять дюймов, а теперь — около пяти футов и восьми дюймов. Два дюйма — существенная разница.

Я вспомнила, что Лесли Беку скоро стукнет шестьдесят. Его истинная натура давала о себе знать, как это бывает с годами, и я обнаружила, что она мне не по душе. Хотя рыжие волосы Лесли Бека по-прежнему были пышными и вьющимися, мне вдруг пришло в голову, что они похожи на дорогой парик; его походка оставалась пружинистой, но мне показалось, что он начнет шаркать, едва завернув за угол, и, хотя картину он нес без усилий, вероятно, ему понадобилось помедлить и отдышаться перед дверью, чтобы произвести впечатление этакого бодрячка. По сути дела, я осознала, что утратила всякий интерес к Лесли Беку — без какой-либо причины. Каждому человеку рано или поздно исполняется шестьдесят. Конечно, если повезет.

— Привет, крошка Мэрион, — произнес он.

— А, Лесли, привет! — отозвалась я. — Что это у тебя?

— Картина Аниты, — объяснил он. — Я подумал, что она могла бы заинтересовать тебя.

И Лесли Бек положил картину, написанную на настоящем, дорогом, натянутом на подрамник холсте размером пять на пять футов, на большой стол, предназначенный специально для таких случаев, и развернул ее. Листы многослойного полистирола упали на пол и застыли, как лед, растрескавшийся под воздействием сверхъестественных сил. Похоже, этой картиной Лесли Бек дорожил.

— Как дела у Аниты? — спросила я.

Он помедлил, глядя на меня. Его глаза по-прежнему были голубыми, хотя успели выцвести и стать водянистыми. Теперь же они наполнились слезами.

— Я держусь молодцом, — сообщил он, — но она умерла.

Я оглядела свою галерею, «Галерею Мэрион Лоуз» неподалеку от Бонд-стрит, мою гордость, достижение, мою жизнь, источник моих доходов (насколько это возможно в период экономического спада), мою твердыню и опору (насколько это возможно во времена, когда волны насилия и тревоги подступают вплотную к дверям), и порадовалась тому, что доверяю не человеческим существам, а неодушевленным предметам. Но солнце выбрало именно этот момент, чтобы вынырнуть из-за тучи и заглянуть прямо в толстое зеркальное стекло окна, и развешанные на стенах картины шотландского художника, некоего Уильяма Макинтайра, которым полагалось бы заиграть в лучах солнца собственным внутренним светом, соперничающим с солнечным, не оправдав доверия, вдруг потускнели и поскучнели, так что сразу стало ясно: их никто и не подумает купить, и рассчитывать на это нелепо. Я видела повисшие в воздухе пылинки и чувствовала вонь выхлопных газов, проникшую в галерею с улицы вслед за Лесли Беком. Появившись в самую неподходящую минуту, солнце ударило мне прямо в глаза, и я ощутила легкое головокружение — думаю, оно было вызвано не скорбью по Аните, а некими мощными эмоциями сродни этой скорби. Возможно, просто неприязнью к Лесли Беку.

— А я думал, ты уже знаешь, — добавил он. Как будто все обязаны знать детали его жизни! Его, Лесли Бека.

— Я не слышала. Прими соболезнования.

— Ты могла бы повесить ее во время проведения следующей выставки, — заметил Лесли. — Ну, что скажешь?

На этот раз я разглядывала картину не для того, чтобы выявить ее плюсы, минусы или что-нибудь помимо сюжета. На картине был изображен интерьер спальни Лесли и Аниты Бек, который я хорошо запомнила с тех пор, как Анита куда-то уезжала. Куда именно? Скорее всего навестить детей или заболевших родителей. Один эпизод весьма беспорядочной семейной жизни, какая бывает у других людей, но какой у меня никогда не было и, пожалуй, уже не будет. У меня есть кошки, и это вполне меня устраивает.

— Невыносимая трагедия, — произнес Лесли. — И надо же было этому случиться, когда талант Аниты наконец-то раскрылся!

— О да, — отозвалась я.

— Я бы оценил ее в шесть-семь тысяч, — сообщил он.

К нам приближалась Афра, избавив меня от необходимости восклицать: «Ты шутишь?» Афра прихрамывала.

— А, привет! — благосклонно поздоровался Лесли Бек тем тоном, каким мужчины обычно приветствуют Афру.

Афре двадцать четыре года, у нее копна пышных темно-каштановых курчавых волос, энергичными завитками падающих на лоб и беспорядочной массой — на узкие и сутуловатые плечи. Ее нос слишком велик, рот — маловат, юбки чересчур короткие, запасы энергии неиссякаемы, но на такие мелочи никто не обращает внимания и меньше всех — сама Афра. Сегодня она вырядилась в обтягивающие брюки в черно-белую полоску — продольную, а не поперечную. Хотя время от времени я умоляла ее одеваться поскромнее, чтобы не соперничать с картинами на стенах, она не соглашалась. Афра наклонилась, чтобы потереть сильно ушибленный палец ноги, легко сложилась пополам в талии, и Лесли Бек заметил это. В другом возрасте, в другое время и в другом месте он бы присвистнул.

— Неплохая картина, — сказала Афра. Она окончила вечерние курсы при школе изящных искусств и считала своим долгом высказывать мнение обо всем, хоть я и просила ее помалкивать. Но сказать по правде, независимо от моих пожеланий картины, которые нравились Афре, покупали первыми.

— Ее написала моя жена, — объяснил Лесли Бек. — Это наша спальня. Начать рисовать ей предложил я. Ей нужно было чем-нибудь заняться. Вы же понимаете, что это значит для женщины. Не подбодри я ее, она бы ни за что не отважилась.

— Несомненно, ей нравится ваша спальня, — заметила Афра и, прихрамывая и пританцовывая, пошла прочь — как я надеялась, разбирать почту.

А потом из хранилища вышла Барбара, и Лесли Бек произнес «А, привет!» тоном повесы средних лет, но уж никак не престарелого вдовца. Видимо, из двух моих помощниц более молодая Афра была менее доступной, чем Барбара, и Лесли Бек сразу вычислил это. Барбара имела диплом специалиста в области изящных искусств, мужа-библиотекаря и маленького ребенка, а также беспомощный, растерянный взгляд, свойственный молодым матерям, которые недавно приобрели этот статус. Она была не слишком красива, не так уж молода и, казалось, ждала, что кто-нибудь объяснит ей, как устроен мир, и тем самым осчастливит ее.