Поцелуй аспида - Джулия Рокко

На рубеже второго тысячелетия, в год, который человечество громко нарекло Миллениум, я заканчивала школу. Данное событие, вполне обыденное и совершенно незаметное в масштабах мировой истории, для меня, тем не менее, имело большое значение, так что к предстоящему выпускному я готовилась с немалым трепетом. Собственно, в этом я не слишком отличалась от большинства своих сверстниц, вплотную подступивших к совершеннолетию и активно планирующих встретить грядущие перемены роскошным нарядом, пьянкой и первым сексом.

Секс в мои планы не входил, хотя я и успела обзавестись парнем из параллельного класса, вполне симпатичным и явно рассчитывающим на нечто большее, чем просто прогулки за ручку и поцелуи украдкой. Однако, я сама, изрядно утомленная многолетней повинностью под названием «школа», предвкушала вовсе не игру во взрослые отношения, а настоящую свободу, которая, как мне казалось, поджидала меня сразу за школьным порогом, разве что не перевязанная подарочным бантом.

Дюны, город в котором я родилась и прожила первые восемнадцать лет, в середине шестидесятых представлял собой небольшой рабочий поселок, где практически каждый житель был задействован в стройке крупнейшего в области оборонного предприятия. К концу девяностых поселок превратился в современный процветающий город, своим обликом напоминающий провинциальные города северной Европы. Живописный административный центр, обширный частный сектор — здесь было красиво, дождливо и спокойно. Иногда это тягучее, монотонное спокойствие пробуждало во мне какую-то странную тревогу, предчувствие роковых перемен, непонятно с чем связанное и неизвестно что предрекающее.

И вот однажды, под утро, накануне долгожданного выпускного, я увидела сон. Древний валун, по рассказам наших краеведов лежащий на берегу местного реликтового озера Талое еще со времен какого-то там неолита, раскололся, и из камня под звуки печальной, пронзительно-прекрасной мелодии, выползли три лоснящихся, черных змея. Едва аспиды коснулись бледного золота чистейшего прибрежного песка, их окутало лёгкое мерцающее марево. Вдруг на месте извивающихся тварей возникли мужчины, все, как один, облаченные в богатую, старомодную одежду. Один из них — будто это был вовсе и не сон, и я на самом деле находилась неподалеку — обернулся и посмотрел на меня. Я невольно задержала дыхание, настолько он был красив.

Обычно во снах детали расплывчаты, и ты скорее просто чувствуешь сущность сотканных неявью образов, нежели на самом деле различаешь их, но в этот раз все выглядело столь реально и ярко, что я без малейшего труда могла рассмотреть каждую морщинку, если бы они, конечно, присутствовали на безупречном лице мужчины. Волосы его, собранные в слегка растрепанный хвост, казались сияющими перламутровыми нитями, брови, резко взмывающие к вискам — хищными дикими птицами, губы… при взгляде на его губы, у меня пересохло во рту, а в висках запульсировала мысль, что я умру, если немедленно не почувствую их прикосновения.

Безумная мысль напугала меня, и я поспешила избавиться от оков губительного наваждения. И все же, мужчина, как и те что стояли за его спиной, вызывал желание, столь сильное, что это даже пугало. И тем глубже становилась моя тревога, чем яснее я понимала — они первые, кто пробудили во мне подобные чувства.

Я зажмурилась, благоразумно сопротивляясь этой невиданной разновидности гипноза, но даже в темноте передо мной все еще стояли его невероятные глаза, и я снова смотрела, упорно пытаясь разгадать их странный цвет. Таких глаз не бывает у людей, а уж у змей тем более. Темно-синие, словно черника, вокруг зрачка и насыщенно-фиолетовые с редкими вкраплениями серебра по краю, они, на первый взгляд, казались просто чернильными кляксами и лишь когда я присмотрелась, стало очевидным, что все три цвета его радужки словно движутся, непрерывно перетекают друг в друга. От удивления, я проснулась.

— Юля, вставай! — прокричала, практически пропела, с кухни мама.

Я натянула повыше одеяло, не желая расставаться с фантастическими картинками сна. Теперь, когда в нос бил сдобный аромат пекущихся на кухне блинов, а уютное дыхание дремоты безжалостно развеивали звуки громыхающей в мойке посуды, чувство досадной потери захлестнуло меня.

— Приди, приди, приди… — зарывшись носом в подушку, прошептала я.

Не то чтобы я верила в действенность своего «заклинания», но произнести его сейчас казалось вполне логичным поступком.

— Уже полдень. Сколько можно спать?! — возмутилась возникшая в комнате мама и потянула за одеяло. — Иди поешь, да начинай собираться. Я пошла в парикмахерскую, потом зайду к тете Маше, а оттуда сразу в школу. Встретимся там. Во сколько девочки обещались зайти за тобой?

— В половину шестого, — свесив ноги с кровати, ответила я и, позевывая, поплелась в кухню.

— Хорошо, главное не опаздывайте. — Вполне довольная услышанным, мама подхватила лежащую в коридоре сумку, повесила ее на плечо и стала отпирать входную дверь. — Может, все же пойдешь со мной? Марина сделает тебе какую-нибудь красивую прическу.

— Вот уж нет уж, — запихивая в рот сдобренный сгущенным молоком блин, отказалась я от предложения.

Марина, являвшаяся на протяжении последних лет пяти бессменным маминым парикмахером, была известна большим пристрастием к начесам. А мне как-то не улыбалось щеголять на собственном выпускном тяжеловесной конструкцией на голове. К тому же учитывая, какой лихорадочный ажиотаж сие событие вызвало в рядах будущих выпускниц, не только моих непосредственных одноклассниц, но и девочек из параллельных классов, я уже заранее предвкушала безумный винегрет из нелепых ультрасовременных нарядов и неудобных вечерних платьев в пол.

Традиционно, торжественная линейка и следующий за нею праздничный ужин, заканчивались небольшой дискотекой и ночными гуляньями вдоль берега соленого озера, того самого, приснившегося мне в это утро. О данной традиции почему-то наши школьные модницы неизменно забывали, вынужденные в итоге, по окончании официальной части, бежать сломя голову домой, дабы переодеться. Парням в этом смысле было гораздо проще — пиджаки и галстуки легко снимались, а рубашки и брюки мало чем отличались по части удобства от более привычных джинсов и футболок.

По этой причине, выбирая себе наряд для выпускного, я решила обойтись простым коротким платьем бледно-голубого цвета, удачно оттеняющим мои глаза, скорее серые, чем голубые, причудливо меняющие оттенок в зависимости от цвета одежды. Волосы я решила оставить распущенными, тем более, что они живописно вились от природы и отличались богатым каштановым цветом, унаследованным мною от бабушки. Женщины в нашем роду всегда славились если не красотой, то миловидностью. И хотя я пошла скорее в отца, с его высоким ростом и тонкими чертами лица, внешность моя также могла считаться вполне приятной.