Шутка Вершителей - Елена Литвинова

— Мамочка, расскажи мне ещё раз про папу… — Бертин обнял лохматого медвежонка, пошитого недавно ему бабушкой, расплющив по своему тощему, никак не поправляющемуся, тельцу.

— Что тебе рассказать о нём, медвежонок? Ты же всё уже знаешь… — Бертин сходил с ума по этим бурым и сильным животным, нередким в наших горах. И это детское прозвище, закрепившееся за ним, как и его" Бертин", спящий медведь, напоминало мне о том, как я и Тибольд никак не могли подобрать имя для нашего второго малыша. И только услышав о нападении медведя-шатуна на стоянку охотников, мы, переглянувшись, почти одновременно произнесли это слово. Смех закрепил нашу сделку, а малыш стал тем, кто носит данное ему от рождения и благословенное прозвище с большой гордостью.

— Как вы с папой познакомились? А правда то, что он достал для тебя эльдвайс и чуть не упал со скалы?

Эту историю наш с Тибольдом сын слышал уже тысячу раз, и я начала рассказывать её ему в тысячу первый.

Вдруг в дверь нашего дома постучали. Кто-то крикнул:

— Вдова Тибо! Вдова Тибо! Он умирает! Скорее! Помогите!

— Мама? — встревоженный голосок Авидеи раздался позади. Я погладила Бертина по голове и, добавив в голос побольше уверенности, сказала:

— Ложитесь спать… Я зайду к бабушке, пусть присмотрит за вами…

— Но мамочка… — Бертин был явно расстроен тем, что мне не дали продолжить свой рассказ, на что я поцеловала сына в лоб и заверила его:

— Утром расскажу, спи, медвежонок…

— Опять твоя работа… Когда папа был жив, он не позволял тебе отлучаться по ночам!!! — в голосе Авидеи я слышала раздражение. Вздохнула, повязала на голову тёплый платок, накинула полушубок и вышла в морозную ночь.

Яркие звёзды ослепили меня. У нас в горах они светились так ярко и были такими большими, что, казалось, протяни ладонь, и они попадают в неё, как гроздья спелой тамарины…

— Что случилось? — спросила я у сухонькой женщины, Калдии Тронг, нашего общинного бухгалтера и эконома.

— Он опять переел кульпачихи, а теперь задыхается…

Её супруг, тучный и ленивый сапожник Ольдат Тронг, имел индивидуальную непереносимость кульпачихи, нашей местной ягоды. Калдия поэтому старалась её не держать в своём доме, но Ольдат иногда приносил её от родственников или друзей, и демонстративно вкушал, заставляя свою жену и меня, лекаря нашей общины, очень сильно поволноваться. Ни в какую непереносимость он не верил, а когда приступ заканчивался говорил одно и то же:

— Это Калдия мне тычинки в брагу добавила… Вот меня и скрутило…

Брагу сапожник очень уважал и пил её практически ежедневно. Конечно же, никакой тычинки в браге отродясь не плавало: эта травка очень ядовита. Сумбарахов ею травить, а не лечить от алкоголизма…

Мы уже не спорили с упрямым сапожником, а просто лечили его. Я — травами и притираниями, а жёнка — уговорами да обниманиями.

— Ольдат, тебе же нельзя…

— Не суй свою тычинку в брагу, дура-баба… — забубнил сапожник, пока я помогала Калдии раздевать его да обтирать раствором калужника. Его покрасневшая, вздувшаяся на руках и лице кожа, мне определённо не нравилась. Такая краснота могла быть признаком апоплексии, но доктор из нашего центрального Стревина должен был явиться к нам в общину только в начале весны. Нужно было посоветоваться с отцом.

— Калдия, я ухожу, — и пока хозяйка меня провожала, быстро объяснила ей, как вредно Ольдату есть ягоды кульпачихи. Калдия горестно выдохнула, и её рот скривился:

— Айо, ты сама видишь, какой он упрямый! Что я могу?

— Поговори с ним…

— Бесполезно… Может, твой отец…?

Пожав плечами, я ушла. Редкие огни и звёзды были моими попутчиками в дороге до дома. До рассвета было ещё далеко, но сон уже убежал от меня.

Я заварила себе листья тумяны и стала прихлёбывать горячий отвар, наслаждаясь минутами тишины и красивым ночным небом…Наша хранительница Ада создала этот мир таким невыносимо прекрасным, что иногда у меня щемило сердце от радости и гордости, что я родилась именно здесь, на Адании!

Мой отец говорил, что не все миры такие правильные и светлые, как наш. Ада оберегает своё создание, лелеет его, охраняет… Пусть и в нашем мире не всё так совершенно, как нам, его жителям, хотелось бы, но мы стремимся к этому совершенству, идеалу…

Равенство, справедливость, труд для других — радость для себя… Эти и другие идеалы мы впитывали с молоком матери. Каждый человек на Адании знал, что отход от них будет означать крах, гибель не только конкретного отступника, но и со временем всего мира… Мы же хотели жить, и жить хорошо…

Когда рассвет стал заливать кухню неярким зимним светом, зевнув, я поднялась в свою спальню, стараясь почти не топать. Но деревянные половицы всё равно скрипели под моими ногами. Дети, слава хранительнице, не проснулись, и я стала быстро разоблачаться. Времени на сон оставалось не много, но я опять не могла уснуть, перебирая в голове события прошедшего дня и начала ночи. Мне в глаза попалась фотография нашей семьи, так и оставшаяся стоять на комоде в моей комнате.

Там были запечатлены я, Тибольд, шестилетняя Авидея и двухлетний Бертин. До трагедии оставался всего лишь год. Ещё один год безоблачного счастья, любви и устремлений. Кто знал, что нам с Тибольдом было отпущено так мало? Я давно не плакала, но сейчас, против моей воли, из глаз покатились слёзы.

"Вот и дожилась… Рыдаю одна ночью в подушку… Как какая-то там… вдова…"

Так, в тихих слезах, чтобы не разбудить детей, я и уснула…

С утра я отправилась к родителям, прихватив с собою непоседливого Бертина. Авидея отправилась в школу. До окончания её было ещё долгих три года, за которые она должна была определиться: какую профессию она хочет получить.

Станет ли она лекаркой, как я? Дар у неё был, и я старалась в ней его развивать. А может, она захочет стать архитектором и остаться в нашем стольном граде Деменеции? Там всегда очень востребована молодая и талантливая публика. Королева обожает приглашать в столицу юные дарования и покровительствовать им. Этот вариант развития событий мне не очень нравился, но я считала, что Авидея должна всё решить сама… Мои родители были с этим категорически не согласны. В своё время они не отпустили меня в столицу, посчитав и убедив меня в том, что там и без меня хватает лекарок средней руки, а у нас в общине постоянно требуются ловкие руки и верный взгляд.

— Вдова Тибо! Вдова Тибо! Там! Там! — раздались крики от околицы. Кто увидел меня, подходящую к родовому домику семейства Ньево и не отказал себе в удовольствии крикнуть мне на всю улицу.

Я оглянулась. Бертин прижался к моему боку, и я успокаивающе погладила его по голове. Что он там мог почувствовать через шапку? Но мой малыш улыбнулся мне ободряюще. Так мы всегда поддерживали друг друга.