Во власти - Анни Эрно

Анни Эрно

Во власти

Эрно, А.

Во власти / Анни Эрно; пер. М. Красовицкой. – М.: No Kidding Press, 2022.

ISBN 978-5-6047288-6-4

© Éditions Gallimard, Paris, 2002

© Мария Красовицкая, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. No Kidding Press, 2022

* * *

И всё же я знала, что если смогу добраться до сути того, что чувствовала, то найду истину о себе, о мире, обо всем, что терзает и мучит нас без конца.

Джин Рис[1]

Мне всегда хотелось писать так, словно, когда выйдет книга, меня не будет. Словно я умру, и некого будет судить. Хотя думать, что истина проявляется лишь в смерти, – возможно, заблуждение.

Проснувшись, я первым делом сжимала в руке его член, напряженный со сна, и лежала так, словно цеплялась за ветку. Я думала: «Пока я держу это, я не пропала». Сейчас, когда я размышляю о смысле тех слов, мне кажется, я имела в виду, что больше было нечего желать – только сжимать в руке член этого мужчины.

Теперь он в постели другой женщины. Быть может, она делает то же самое – протягивает руку и сжимает его член. Я видела эту руку месяцами, и мне чудилось, что она – моя.

При этом я сама ушла от В. несколько месяцев назад после шести лет отношений. Мне надоело. А еще я так и не смогла променять свободу, отвоеванную после восемнадцати лет брака, на совместную жизнь, о которой он мечтал с самого начала. Мы продолжали созваниваться, время от времени встречались. Он позвонил мне однажды вечером, сказал, что съезжает со своей квартирки и будет жить с какой-то женщиной. Отныне у нас будут правила: звонки – только на его мобильный, встречи – только днем и только по будням. Почувствовав, что земля уходит у меня из-под ног, я поняла: возникла некая новая сущность. С этой минуты существование другой женщины захватило мое собственное. Теперь я мыслила только через нее.

Эта женщина заполнила мою голову, мою грудь и мое нутро, всюду следовала за мной, управляла моими эмоциями. В то же время это непрерывное присутствие заставляло меня жить в полную силу. Оно запускало внутренние механизмы, о которых я раньше не знала, пробуждало энергию и изобретательность, каких я в себе не подозревала, заставляло постоянно и лихорадочно действовать.

Я была во всех смыслах захвачена.

Это состояние отдаляло меня от повседневных забот и проблем. В какой-то мере оно делало меня недосягаемой для житейской обыденности. Но вместе с тем я лишилась и размышлений, на какие обычно наводят политические события и новости. Как бы я ни старалась, кроме самолета «Конкорд», который, едва взлетев, рухнул на гостиницу «Отелиссимо» в Гонессе, из лета двухтысячного года я ничего не помню.

С одной стороны было страдание, с другой – сознание, способное лишь на то, чтобы это страдание замечать и анализировать.

Мне было совершенно необходимо знать ее имя, фамилию, профессию, адрес. Я обнаружила, что эта информация, с помощью которой общество различает людей и которую мы легкомысленно считаем несущественной для истинного знакомства с человеком, на самом деле крайне важна. Только с ее помощью я могла вычленить из бесформенной массы всех женщин некий физический и социальный тип, вообразить тело, образ жизни, сформировать персонажа. И когда В. неохотно рассказал мне, что ей сорок семь лет, она преподавательница, в разводе, есть шестнадцатилетняя дочь, живет на авеню Рапп в VII округе, тут же возникла фигура в строгом костюме и блузке, с безупречной укладкой, сидящая за подготовкой к лекциям в полумраке буржуазной квартиры.

Число 47 приобрело странную материальность. Эти две цифры, огромные, мерещились мне повсюду. Теперь я ранжировала женщин исключительно по шкале времени и по стадии старения, признаки которого оценивала, сравнивая их со своими. Любая, кому можно было дать от сорока до пятидесяти, одетая с «элегантной простотой», одинаковой для всех жительниц элитных районов, становилась двойником другой женщины.

Я обнаружила, что ненавижу всех женщин-преподавательниц (даром что к ним принадлежали мои лучшие подруги, а когда-то и я сама), нахожу их слишком категоричными и непогрешимыми. И тут же оживали школьные впечатления: в старших классах я преклонялась перед учительницами и думала, что мне никогда не стать как они и не учить других. Теперь все они числились во вражеской части, и никогда еще название «учебная часть» не было так оправдано.

В метро любая женщина на пятом десятке с портфелем в руках была «ею», и смотреть на нее означало страдать. Ее безразличие к моему вниманию и сколько-нибудь резкий, решительный жест, когда она вставала с сиденья и выходила на станции (название которой я тут же мысленно отмечала), я воспринимала как отрицание моего существования, издевку со стороны той, в ком я всю поездку видела новую женщину В.

Однажды я вспомнила, как Ж. – сияющие глаза, копна кудрявых волос – хвасталась, что часто просыпается от оргазмов. И тут же на ее месте возникла другая женщина: я видела и слышала, как она источает чувственность, испытывает оргазм за оргазмом. Словно передо мной победно представала целая когорта женщин с исключительными сексуальными способностями, вроде тех, что высокомерно глядят с обложек летних выпусков женских журналов, – и я к их категории не принадлежала. Это пресуществление тел женщин, которые встречались на моем пути, в тело той, другой женщины совершалось постоянно: я «видела ее повсюду».

Бывало, среди афиш или объявлений о продаже недвижимости в «Ле Монд» я натыкалась на адрес «авеню Рапп», и это упоминание об улице, где жила другая женщина, тут же завладевало моим сознанием до такой степени, что дальше я читала, не понимая смысла. Где-то между Домом инвалидов и Эйфелевой башней, захватывая мост Альма и самую тихую и шикарную часть VII округа, простиралась территория с расплывчатыми границами, куда я ни за что на свете не осмелилась бы ступить. Об этой зоне, насквозь отравленной другой женщиной, я не забывала ни на минуту, и каждый вечер маяк на Эйфелевой башне, которую видно с холма в западном пригороде Парижа, где стоит мой дом, упорно указывал мне на эту территорию, ритмично проходясь по ней своей светящейся кистью вплоть до полуночи.

Когда мне приходилось ездить в Париж и бывать в Латинском квартале (втором месте после авеню Рапп, где вероятность встретить В. с той женщиной была особенно высока), мне казалось, что я нахожусь в каком-то враждебном пространстве, что за мной необъяснимым образом отовсюду следят. Словно в этом квартале, который я заполняла той женщиной, мне самой места не оставалось. Будто я пробралась туда незаконно. Идти, даже вынужденно, по бульвару Сен-Мишель или по улице Сен-Жак означало расписаться в желании их встретить. Я ощущала на себе необъятный, давящий, обличительный взгляд: сам Париж наказывал меня за это желание.

Самое удивительное в ревности – ее способность заселить целый город, весь мир одним существом, которого ты можешь даже не знать.

В редкие минуты затишья я возвращалась к своему прежнему состоянию, думала о чем-то другом – и вдруг в сознании возникал образ той женщины. Словно не мой мозг создавал его, а он сам вторгался извне. Казалось, эта женщина сама решает, когда заходить в мою голову, а когда выходить из нее.

В фильме, который я обычно проигрываю у себя в голове, воображая грядущие приятные события, вечеринки, отпуск, день рождения, весь этот непрерывный автофикшн, который в нормальной жизни предвосхищает удовольствие, теперь был вытеснен образами извне, буравившими мне грудь. Я больше не была вольна в своих мечтах. Я даже не была в них действующим лицом. В меня незаконно вселилась женщина, которую я никогда не видела. Или, по выражению одного моего знакомого сенегальца, ощущавшего себя во власти врага, меня «зашаманили».

Свободу от этого гнета я ощущала, только когда примеряла платье или брюки, купленные перед очередной встречей с В. Представляя его взгляд, я снова становилась собой.

Я начала чувствовать боль от расставания с ним.

Когда я не была захвачена другой женщиной, меня атаковал внешний мир, упорно напоминая мне о нашем с В. общем прошлом, смысл которого теперь