Библиотека в Париже - Джанет Скеслин Чарльз

* * *

Париж, февраль 1939 года

Числа плывут в моей голове, как звезды. 823. Числа были ключом к новой жизни. 822. Созвездиями надежды. 841. В моей спальне поздно ночью, утром, по дороге за круассанами, серия за серией: 810, 840, 890 – они возникали перед моими глазами. Они олицетворяли свободу, будущее. А вместе с числами я изучала историю библиотек, начиная с 1500-х годов. Пока в Англии Генрих VIII был занят тем, что рубил головы своим женам, наш король Франциск I модернизировал свою библиотеку, которую открыл затем для ученых. Его королевская коллекция стала началом Национальной библиотеки. Теперь, сидя за письменным столом в своей спальне, я готовилась к рабочему собеседованию в Американской библиотеке, в последний раз просматривая свои заметки: основана в 1920 году, первой в Париже допустила читателей в хранилища, получает издания более чем из тридцати стран, четверть всего – из Франции. Я крепко держала в памяти эти факты и числа, надеясь, что они помогут мне выглядеть перед директрисой вполне квалифицированной.

Я вышла из нашей квартиры на закопченной рю де Ром, напротив вокзала Сен-Лазар, где локомотивы кашляли дымом. Ветер трепал мои волосы, и я заправила их под шерстяной берет. Вдали я видела эбонитовый купол церкви Святого Августина. Религиозные учения, 200. Ветхий Завет, 221. А Новый Завет? Я подождала, но число не появилось. Из-за волнения я забывала простые факты. Достала из сумки блокнот. Ах да, 225. Я же это знала!

Моей любимой темой при изучении библиотечного дела была десятичная классификация Дьюи. Ее придумал в 1873 году американский библиотекарь Мелвил Дьюи. В этой классификации использовались десять классов для организации библиотечных книг на полках в соответствии с темами и имелись номера для всего, что позволяло любому читателю найти любую книгу в любой библиотеке. Например, маман гордилась своими знаниями в числе 648 (домашнее хозяйство). Папа́ это не интересовало, но он искренне наслаждался числом 785 (камерная музыка). Мой брат-близнец склонялся к числу 636.8, а я предпочитала 636.7 (кошки и собаки соответственно).

Я дошла до Больших Бульваров, где посреди кварталов город сбрасывал с плеч рабочую одежду и надевал норковую шубку. Тяжелый запах угля рассеялся, сменившись сладким жасминовым ароматом, исходившим от женщин, которые восхищались витринами с платьями от Нины Риччи и зелеными кожаными перчатками от «Кислав». Потом я обогнула музыкантов, толпившихся вокруг магазина, где распродавали помятые листы нот, миновала здание в стиле барокко, с синей дверью, и повернула за угол, на узкую боковую улочку. Дорогу я знала наизусть.

Я любила Париж, город со множеством тайн. Подобно книжным переплетам, то кожаным, то коленкоровым, каждая парижская дверь вела в непредсказуемый мир. Во внутренних двориках могли обнаружиться велосипеды или пухлая консьержка, вооруженная метлой. В случае библиотеки массивная деревянная дверь открывалась в потайной садик. Посыпанная белым гравием дорожка, окаймленная петуниями с одной стороны и лужайкой с другой, вела к особняку из камня и кирпича. Я перешагнула порог под французским и американским флагами, развевавшимися бок о бок, и повесила жакет на старую настенную вешалку. Вдыхая лучший в мире запах – смесь ароматов слегка заплесневелых старых книг и свежих хрустящих газетных листов, – я почувствовала себя так, словно пришла домой.

Поскольку до времени встречи оставалось еще несколько минут, я обогнула абонементный стол, за которым неизменно добродушная библиотекарь выслушивала читателей. «Где вообще в Париже парень может найти хороший бифштекс?» – спрашивал новичок в ковбойских сапогах. «Почему это я должна платить штраф, если даже не дочитала книгу?» – сварливо интересовалась мадам Симон. И наконец я вошла в тихий и уютный читальный зал.

За столом у французского окна профессор Коэн читала газету, из скрученных узлом волос беспечно торчало павлинье перо, а мистер Прайс-Джонс, попыхивая трубкой, задумался над «Таймс». В обычном случае я бы поздоровалась, но, нервничая из-за собеседования, предпочла спрятаться среди полок в любимой секции. Мне нравилось находиться в окружении разных историй, отчасти древних, как само время, отчасти изданных лишь в прошлом месяце.

Я подумала, что могла бы поискать роман для моего брата. В последнее время я все чаще и чаще в любой час ночи могла проснуться оттого, что он щелкает по клавишам пишущей машинки. Если Реми не писал статьи о том, как Франция должна помогать беженцам, изгнанным из Испании гражданской войной, он писал о том, что Гитлер намерен захватить всю Европу так же, как захватил часть Чехословакии. Единственным, что могло заставить Реми забыть о его тревогах – тревогах за других, – была хорошая книга.

Я провела пальцами по корешкам. Доставая книги одну за другой, я стала открывать их наугад. Я никогда не судила о книге по ее началу. Это ощущалось бы как первое и последнее свидание, которое однажды мне выпало, – мы оба улыбались уж слишком весело. Нет, я открывала книгу на середине, где автор уже не старался произвести на меня впечатление. «Есть в жизни тьма, а есть и свет, – прочла я. – И ты – это свет, свет всего света». Oui. Merci, мистер Стокер. Это я и сказала бы Реми, если бы могла.

Теперь я опаздывала. Поспешно вернувшись к абонементному столу, я подписала карточку и сунула «Дракулу» в сумку. Директриса уже ждала меня. Как всегда, ее каштановые волосы были уложены в узел, в руке она держала серебряную ручку.

Мисс Ридер знали все. Она писала статьи для газет и выступала на радио, приглашая всех в библиотеку – студентов, учителей, солдат, иностранцев и французов. Она была твердо убеждена, что здесь найдется местечко для каждого.

– Я Одиль Суше. Простите, что опоздала. Я пришла немного раньше, но потом открыла книгу…

– Чтение – опасное занятие, – с понимающей улыбкой откликнулась мисс Ридер. – Пойдемте в мой кабинет.

Я последовала за ней через читальный зал, где хорошо одетые читатели опустили свои газеты, чтобы взглянуть на прославленную директрису. Потом мы поднялись по винтовой лестнице, прошли по коридору через священное крыло «Только для персонала» к ее кабинету, где пахло кофе. На одной из стен висела большая фотография города, сделанная с воздуха. На ней кварталы выглядели как шахматная доска, совершенно не напоминая извилистые парижские улочки.

Заметив мой интерес, директриса сказала:

– Это Вашингтон, округ Колумбия. Мне приходилось работать в Библиотеке Конгресса.

Она жестом предложила мне сесть, а сама села за свой стол, заваленный бумагами. Одни из них пытались выскользнуть из-под подноса, другие удерживал на месте дырокол. На углу стоял блестящий черный телефон. Рядом с мисс Ридер на стуле громоздились книги. Я заметила среди них романы Исак Динесен и Эдит Уортон. Из каждой книги выглядывала закладка – довольно яркая лента, – приглашая директрису вернуться к чтению.