Бедные люди - Федор Достоевский

Ox, уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудьполезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вотуж запретил бы им писать! Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумаешься,– а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать,так-таки просто вовсе бы запретил.

Кн. В. Ф. Одоевский[1]

Апреля 8-го.

Бесценная моя Варвара Алексеевна!

Вчера я был счастлив, чрезмерно счастлив, донельзя счастлив!Вы хоть раз в жизни, упрямица, меня послушались. Вечером, часов в восемь,просыпаюсь (вы знаете, маточка, что я часочек-другой люблю поспать последолжности), свечку достал, приготовляю бумаги, чиню перо, вдруг, невзначай,подымаю глаза, – право, у меня сердце вот так и запрыгало! Так вы таки поняли,чего мне хотелось, чего сердчишку моему хотелось! Вижу, уголочек занавески уокна вашего загнут и прицеплен к горшку с бальзамином, точнехонько так, как явам тогда намекал; тут же показалось мне, что и личико ваше мелькнуло у окна,что и вы ко мне из комнатки вашей смотрели, что и вы обо мне думали. И как жемне досадно было, голубчик мой, что миловидного личика-то вашего я не могразглядеть хорошенько! Было время, когда и мы светло видели, маточка. Нерадость старость, родная моя! Вот и теперь все как-то рябит в глазах; чутьпоработаешь вечером, попишешь что-нибудь, наутро и глаза раскраснеются, и слезытекут так, что даже совестно перед чужими бывает. Однако же в воображении моемтак и засветлела ваша улыбочка, ангельчик, ваша добренькая, приветливаяулыбочка; и на сердце моем было точно такое ощущение, как тогда, как япоцеловал вас, Варенька, – помните ли, ангельчик? Знаете ли, голубчик мой, мнедаже показалось, что вы там мне пальчиком погрозили. Так ли, шалунья?Непременно вы это все опишите подробнее в вашем письме.

Ну, а какова наша придумочка насчет занавески вашей,Варенька? Премило, не правда ли? Сижу ли за работой, ложусь ли спать,просыпаюсь ли, уж знаю, что и вы там обо мне думаете, меня помните, да исами-то здоровы и веселы. Опустите занавеску – значит, прощайте, МакарАлексеевич, спать пора! Подымете – значит, с добрым утром, Макар Алексеевич,каково-то вы спали, или: каково-то вы в вашем здоровье, Макар Алексеевич? Чтоже до меня касается, то я, слава творцу, здорова и благополучна! Видите ли, душечкамоя, как это ловко придумано; и писем не нужно! Хитро, не правда ли? А ведьпридумочка-то моя! А что, каков я на эти дела, Варвара Алексеевна?

Доложу я вам, маточка моя, Варвара Алексеевна, что спал ясию ночь добрым порядком, вопреки ожиданий, чем и весьма доволен; хотя на новыхквартирах, с новоселья, и всегда как-то не спится; все что-то так, да не так!Встал я сегодня таким ясным соколом – любо-весело! Что это какое утро сегодняхорошее, маточка! У нас растворили окошко; солнышко светит, птички чирикают,воздух дышит весенними ароматами, и вся природа оживляется – ну, и остальноетам все было тоже соответственное; все в порядке, по-весеннему. Я даже ипомечтал сегодня довольно приятно, и все об вас были мечтания мои, Варенька.Сравнил я вас с птичкой небесной, на утеху людям и для украшения природысозданной. Тут же подумал я, Варенька, что и мы, люди, живущие в заботе итреволнении, должны тоже завидовать беззаботному и невинному счастию небесныхптиц, – ну, и остальное все такое же, сему же подобное; то есть я всё такиесравнения отдаленные делал. У меня там книжка есть одна, Варенька, так в ней тоже самое, все такое же весьма подробно описано. Я к тому пишу, что ведь разныебывают мечтания, маточка. А вот теперь весна, так и мысли всё такие приятные,острые, затейливые, и мечтания приходят нежные; всё в розовом цвете. Я к тому инаписал это все; а впрочем, я это все взял из книжки. Там сочинительобнаруживает такое же желание в стишках и пишет -

Зачем я не птица, не хищная птица!

Ну и т. д. Там и еще есть разные мысли, да бог с ними! А воткуда это вы утром ходили сегодня, Варвара Алексеевна? Я еще и в должность несбирался, а вы, уж подлинно как пташка весенняя, порхнули из комнаты и по дворупрошли такая веселенькая. Как мне-то было весело, на вас глядя! Ах, Варенька,Варенька! вы не грустите; слезами горю помочь нельзя; это я знаю, маточка моя,это я на опыте знаю. Теперь же вам так покойно, да и здоровьем вы немногопоправились. Ну, что ваша Федора? Ах, какая же она добрая женщина! Вы мне, Варенька,напишите, как вы с нею там живете теперь и всем ли вы довольны? Федора-тонемного ворчлива; да вы на это не смотрите, Варенька. Бог с нею! Она такаядобрая.

Я уже вам писал о здешней Терезе, – тоже и добрая и вернаяженщина. А уж как я беспокоился об наших письмах! Как они передаваться-тобудут? А вот как тут послал господь на наше счастие Терезу. Она женщина добрая,кроткая, бессловесная. Но наша хозяйка просто безжалостная. Затирает ее вработу, словно ветошку какую-нибудь.

Ну, в какую же я трущобу попал, Варвара Алексеевна! Ну, ужквартира! Прежде ведь я жил таким глухарем, сами знаете: смирно, тихо; у меня,бывало, муха летит, так и муху слышно. А здесь шум, крик, гвалт! Да ведь вы ещеи не знаете, как это все здесь устроено. Вообразите, примерно, длинный коридор,совершенно темный и нечистый. По правую его руку будет глухая стена, а по левуювсё двери да двери, точно нумера, всё так в ряд простираются. Ну, вот инанимают эти нумера, а в них по одной комнатке в каждом; живут в одной и подвое и по трое. Порядку не спрашивайте – Ноев ковчег! Впрочем, кажется, людихорошие, всё такие образованные, ученые. Чиновник один есть (он где-то политературной части), человек начитанный: и о Гомере, и о Брамбеусе[2], и оразных у них там сочинителях говорит, – обо всем говорит, – умный человек! Дваофицера живут и всё в карты играют. Мичман живет; англичанин-учитель живет.Постойте, я вас потешу, маточка; опишу их в будущем письме сатирически, то естькак они там сами по себе, со всею подробностию. Хозяйка наша, – очень маленькаяи нечистая старушонка, – целый день в туфлях да в шлафроке ходит и целый деньвсе кричит на Терезу. Я живу в кухне, или гораздо правильнее будет сказать воткак: тут подле кухни есть одна комната (а у нас, нужно вам заметить, кухня чистая,светлая, очень хорошая), комнатка небольшая, уголок такой скромный… то есть,или еще лучше сказать, кухня большая, в три окна, так у меня вдоль поперечнойстены перегородка, так что и выходит как бы еще комната, нумер сверхштатный;все просторное, удобное, и окно есть, и все, – одним словом, все удобное. Ну,вот это мой уголочек. Ну, так вы и не думайте, маточка, чтобы тут что-нибудьтакое иное и таинственный смысл какой был; что вот, дескать, кухня! – то естья, пожалуй, и в самой этой комнате за перегородкой живу, но это ничего; я себеото всех особняком, помаленьку живу, втихомолочку живу. Поставил я у себякровать, стол, комод, стульев парочку, образ повесил. Правда, есть квартиры илучше, – может быть, есть и гораздо лучшие, – да удобство-то главное; ведь этоя все для удобства, и вы не думайте, что для другого чего-нибудь. Ваше окошконапротив, через двор; и двор-то узенький, вас мимоходом увидишь – все веселеемне, горемычному, да и дешевле. У нас здесь самая последняя комната, со столом,тридцать пять рублей ассигнациями[3] стоит. Не по карману! А моя квартира стоитмне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре сполтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чайпивал не всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли,родная моя, чаю не пить как-то стыдно; здесь всё народ достаточный, так истыдно. Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне всеравно, я не прихотлив. Положите так, для карманных денег – все сколько-нибудьтребуется – ну сапожишки какие-нибудь, платьишко – много ль останется? Вот ивсе мое жалованье. Я-то не ропщу и доволен. Оно достаточно. Вот уже нескольколет достаточно; награждения тоже бывают. Ну, прощайте, мой ангельчик. Я тамкупил парочку горшков с бальзаминчиком и гераньку – недорого. А вы, может быть,и резеду любите? Так и резеда есть, вы напишите; да знаете ли, все как можноподробнее напишите. Вы, впрочем, не думайте чего-нибудь и не сомневайтесь,маточка, обо мне, что я такую комнату нанял. Нет, это удобство заставило, иодно удобство соблазнило меня. Я ведь, маточка, деньги коплю, откладываю; уменя денежка водится. Вы не смотрите на то, что я такой тихонький, что,кажется, муха меня крылом перешибет. Нет, маточка, я про себя не промах, ихарактера совершенно такого, как прилично твердой и безмятежной души человеку.Прощайте, мой ангельчик! Расписался я вам чуть не на двух листах, а на службудавно пора. Целую ваши пальчики, маточка, и пребываю