И тьма взойдёт - К. С. Пакат

Лондон, 1821

– Приведи его в чувство, – велел Джеймс.

Суровый моряк быстро поднял деревянное ведро, которое держал в руках, и выплеснул содержимое в лицо мужчины, безвольно повисшего перед ними на цепях.

Вода хлестнула пленника, и он пришёл в себя, кашляя и хватая ртом воздух.

Даже мокрый, избитый и закованный, Маркус держался с благородством, словно доблестный рыцарь на выцветшем гобелене.

«Высокомерие Хранителей», – подумал Джеймс.

Оно витало в воздухе, словно вонючие речные миазмы, несмотря на то, что Маркуса обездвижили и заковали в трюме грузового судна Саймона Крина.

Изнутри корабль походил на китовую утробу из дерева: с низким потолком, без окон. Свет давали только две лампы, которые моряки подвесили около часа назад, когда притащили пленника. Снаружи всё ещё было темно, хотя Маркус не мог об этом знать.

Маркус моргнул мокрыми ресницами. С прядей тёмных волос, упавших на глаза, стекала вода. Изодранные одежды ордена с белой звездой на груди потемнели от грязи и крови.

Джеймс видел, как нарастал ужас в глазах Маркуса, когда тот понял, что всё ещё жив.

Он знал. Он знал, что его ждёт.

– Итак, Саймон Крин был прав насчёт Хранителей, – проговорил Джеймс.

– Убей меня, – голос Маркуса звучал хрипло, словно, увидев Джеймса, он в полной мере осознал, что происходило. – Убей меня, Джеймс. Прошу. Если ты хоть что-то испытывал ко мне.

Джеймс отослал моряка, стоявшего рядом, дождался, пока тот уйдёт, пока смолкнут все звуки, кроме шума воды и скрипа дерева, и они с Маркусом останутся наедине.

Руки пленника были скованы за спиной, не позволяя толком удерживать равновесие. Он неловко повис на цепях, которые крепились к четырём железным бракетам[1] корабля и надёжно удерживали Маркуса. Взгляд Джеймса скользил по массивным железным звеньям.

– Все эти обеты. Да ты и не жил никогда по-настоящему. Разве тебе не хотелось быть с женщиной? Или с мужчиной.

– Вроде тебя?

– Эти слухи, – ровно проговорил Джеймс, – лживы.

– Если ты когда-нибудь испытывал хоть что-то к кому-то из нас…

– Ты отстал от стада, Маркус.

– Умоляю…

Пленник произнёс эти слова так, словно в мире существовал некий кодекс чести, словно стоило только обратиться к светлой стороне человека – и добро восторжествует.

Джеймс был по горло сыт этим лицемерным самодовольством.

– Что ж, тогда умоляй меня. На коленях умоляй, чтобы я убил тебя. Давай же.

Он не предполагал, что Маркус так и поступит, но тот в самом деле опустился на колени. И скорее всего, ему это даже нравилось – преклонить колени в акте мученического самопожертвования. Маркус был Хранителем; он всю свою жизнь провёл, соблюдая обеты и следуя правилам, веря в понятия вроде благородства, истины и добра.

В цепях, без возможности удержать равновесие руками, Маркус двигался неловко; это было унизительно, но с трудом он всё-таки принял новую позу, склонив голову и раздвинув колени на досках.

– Прошу. Джеймс. Прошу тебя. Ради того, что ещё осталось от Хранителей.

Джеймс посмотрел сверху вниз на его склонённую голову, на измученное, но всё ещё красивое лицо человека, сохранившего достаточно наивности, чтобы на что-то надеяться.

– Я останусь верен Саймону, – сказал Джеймс, – и буду рядом с ним, когда он прервёт весь род Хранителей. И не остановлюсь до тех пор, пока в вашем Чертоге не останется никого, пока последний ваш светоч не померкнет. А когда придёт тьма, я буду стоять по правую руку от того, кто станет править всем, – голос Джеймса не дрогнул. – Думаешь, я что-то испытывал к вам? Ты забыл, кто я.

Маркус поднял взгляд, и его глаза сверкнули – единственным предупреждением. Хранитель дёрнулся, призвав всю свою силу; его мышцы напряглись, бугрясь, оковы впились в плоть… На один ужасный миг железо застонало, поддаваясь…

Маркус с болью застонал – тело подвело его. Джеймс коротко, с облегчением рассмеялся.

Хранители были сильны. И всё же недостаточно.

Маркус тяжело дышал. Его взгляд горел гневом, но под покровом гнева таился страх.

– Ты не правая рука Саймона, – проговорил он. – Ты лишь жалкий червь. Лизоблюд. Скольких из нас ты убил? Сколько ещё Хранителей погибнет из-за тебя?

– Все до единого. Останешься только ты.

Лицо Маркуса стало пепельно-серым, и на миг Джеймсу показалось, что тот снова будет умолять. О, Джеймсу бы это понравилось. Но в тягучей тишине Маркус просто смотрел на него. Что ж, пока хватит. Маркус ещё будет умолять, прежде чем всё закончится. Джеймсу даже провоцировать не придётся – нужно просто немного подождать.

Маркус будет умолять, но никто не придёт ему на помощь, никто не найдет здесь, на корабле Саймона.

Удовлетворённый, Джеймс развернулся и направился к деревянному трапу, ведущему на палубу. Он уже занёс ногу над первой ступенькой, когда за спиной раздался голос Маркуса:

– Мальчик жив.

Джеймс ощутил жгучую досаду от того, что эти слова заставили его остановиться. И всё же он удержался: не обернулся, не посмотрел на Маркуса, не заглотил наживку. Поднимаясь по трапу, он ответил спокойно и ровно:

– Именно в этом заключается ваша проблема, Хранители. Вам всегда кажется, что надежда ещё есть.

Девять месяцев спустя

Уилл увидел Лондон впервые ещё до восхода солнца – угольно-чёрные силуэты на фоне чуть более светлого неба, лес мачт на реке и подъёмные краны, строительные леса, трубы и дымоходы.

Доки просыпались. Двери первого склада на левом берегу были отперты и широко распахнуты. Там собрались мужчины, которые выкрикивали свои имена в надежде получить работу; другие уже сидели в мелководных лодках, сматывая верёвки. Старший помощник в атласном жилете приветствовал бригадира. Трое детей в закатанных штанах копались в грязи в поисках медного гвоздя или небольшого кусочка угля, обрывка верёвки или обломка кости. Женщина в тяжёлых юбках сидела на ящике и громко перечисляла сегодняшние товары.

Речная баржа неспешно скользила по чёрной воде. Уилл высунулся из-за связанных между собой бочек рома, готовясь спрыгнуть на берег. Ему было поручено проверить верёвки, которыми были стянуты бочки, чтоб не скользили, а затем сделать на канатах петли или же просто навалиться всем весом, чтобы помочь разгрузить судно. В отличие от большинства портовых рабочих, Уилл не был сложён крепко точно вол, но он был трудолюбив, и его способностей хватало, чтобы тянуть бочки и закидывать мешки в телегу или лодку.