Третий шимпанзе - Джаред М. Даймонд

Если же мы обратимся к истории древних цивилизаций, имевших письменность, то письменные свидетельства подтверждают, что геноцид был явлением весьма частым. Войны греков с троянцами, римлян с карфагенянами, ассирийцев и вавилонян с персами заканчивались одинаково: побежденный народ истребляли вне зависимости от пола; либо мужчин убивали, а женщин порабощали. Все мы знаем библейскую историю о том, как стены Иерихона рухнули от звука труб Иисуса Навина. Гораздо реже пишут о том, что произошло дальше. Навин послушно выполнил веление Господа, в соответствии с которым были перебиты жители не только Иерихона, но и Аи, Маккеде, Либны, Хеврона, Дебира, а также многих других городов. Это считалось настолько рядовым явлением, что в Книге Иисуса Навина каждый случай массового убийства отмечен всего одной фразой, будто подразумевается, что нет ничего особенного в том, что Навин убил всех жителей, — мол, чего еще вы могли ожидать? Единственный более подробный рассказ касается массовой бойни в самом Иерихоне, где Навин совершил поистине необычный поступок: он пощадил жизнь одному семейству (поскольку те помогли его разведчикам).

Сходные эпизоды мы находим в истории крестовых походов, конфликтов между жителями тихоокеанских островов и многих других групп. Я, как легко можно заметить, не говорю, что вслед за сокрушительным поражением в войне всегда следовало массовое убийство побежденного народа вне зависимости от пола. Тем не менее именно такой исход, или же более мягкие его разновидности, такие как убийство мужчин в сочетании с порабощением женщин, случались настолько часто, что их нельзя считать явлением, представляющим редкое отклонение от человеческой природы. С 1950 года произошло почти двадцать случаев геноцида, в числе которых два, насчитывавших более миллиона жертв каждый (в Бангладеш в 1971 году и в Камбодже в конце 1970-х) и еще четыре, в которых было более сотни тысяч жертв (Судан и Индонезия в 1960-е, Бурунди и Уганда в 1970-е годы).

Таким образом, геноцид уже миллионы лет является частью наследия человечества, а начало свое он берет в эпоху до появления человека. В свете этой долгой истории можем ли мы по-прежнему считать, что геноцид XX века носил уникальный характер? Вне всякого сомнения, число жертв геноцида Сталина и Гитлера превзошло все предшествующие случаи, поскольку у этих диктаторов было три преимущества по сравнению с теми, кто вершил убийства в предшествующие эпохи: более высокая плотность населения, лучшие системы коммуникации, позволяющие согнать жертв в одно место, и усовершенствованные технологии массового убийства. В качестве другого примера того, как технология может способствовать геноциду, я могу рассказать о жителях лагуны Ровиана, расположенной в юго-западной части Тихого океана, среди Соломоновых островов; племя прославилось набегами на соседние острова, в ходе которых эти охотники за головами перебили значительную часть населения. И все же, как рассказали мне мои товарищи-антропологи, эти набеги не были столь ужасными до момента, когда в XIX веке на Соломоновых островах появились стальные топоры (каменным топором трудно обезглавить человека, острый край быстро затупляется, а повторная заточка требует времени и усилий).

Намного менее однозначным оказывается вопрос о том, стало ли в наши дни проще осуществлять геноцид из-за технологических достижений, как утверждал Конрад Лоренц. Он объясняет это следующим образом. По мере того как человек эволюционировал, отдаляясь от обезьяны, становилось все более необходимым ради собственного пропитания убивать животных. Но в то же время мы жили в сообществах, насчитывающих все больше и больше членов, сотрудничество между которыми представлялось необходимым для выживания. Такие общества не смогли бы продолжать свое существование, если бы у человека не сформировалась сильная предрасположенность не убивать себе подобных. В течение большей части нашей эволюционной истории мы располагали оружием, действующим только на небольшом расстоянии, поэтому убийства сдерживало то, что, убивая другого человека, приходилось смотреть ему в лицо. Современное оружие, управляемое нажатием кнопки, позволяет обойти этот сдерживающий фактор, дает возможность убивать, не видя лиц жертв. Таким образом технология породила психологические предпосылки для геноцида, совершенного «белыми воротничками» в Аушвице и Треблинке, в Хиросиме и Дрездене.

Я не совсем уверен в том, что этот психологический аспект внес значительный вклад в то, насколько легко в современном мире совершается геноцид. В прошлом, судя по всему, геноцид происходил по крайней мере столь же часто, как в наши дни, хотя число жертв было ограничено в силу практических особенностей тех времен. Чтобы глубже разобраться в сущности геноцида, мы отвлечемся от дат и чисел и обратимся к вопросу об этической стороне убийства.

То, что почти все время наше стремление убивать сдерживается этическими установками, очевидно. Сложнее ответить на вопрос о том, что же заставляет это стремление выходить из-под контроля.

В наши дни, пусть кто-то разделяет жителей земного шара на «наших» и «не наших», мы понимаем, что «не наших» тысячи типов, и все они отличаются не только от нас, но и друг от друга по языку, внешнему виду и привычкам. Глупо тратить время на то, чтобы это доказать: мы все знаем из книг и телепередач, а большинство из нас еще и по личным впечатлениям, полученным в дальних поездках. Трудно смотреть на мир с точки зрения того мировоззрения, которое я описал в тринадцатой главе, а оно преобладало на протяжении большей части истории человечества.

Подобно шимпанзе, гориллам и общественным плотоядным, мы жили на территориях, принадлежащих нашей группе. Известный нам мир был намного меньше и проще, чем сегодня; «не наших» человек знал лишь несколько видов — это были его ближайшие соседи.

Так, в Новой Гвинее до недавнего времени в отношениях между соседними племенами военный конфликт и союзнические отношения часто сменяли друг друга. Какой-либо член племени мог побывать в соседней долине с дружеским визитом (причем опасности никогда не исключались вовсе) или в ходе военного набега, но шансов пересечь одну за другой несколько долин и везде быть встреченным по-дружески практически не было. Важнейшие правила, касающиеся обращения с «нашими», неприложимы к «ненашим», непонятным врагам, живущим по соседству. Когда я совершал походы по долинам Новой Гвинеи, люди, сами еще практиковавшие каннибализм и всего десятилетие назад вышедшие из каменного века, постоянно предупреждали о том, что народ, который мне предстояло встретить в следующей долине, несказанно примитивен, злобен и предается каннибализму. Даже бандиты Аль Капоне в Чикаго в XX веке, заказывая убийство, обращались к услугам иногородних, так что наемник воспринимал свою задачу как убийство одного из «чужих», а не «наших».

В греческих текстах классического периода мы видим продолжение территориального мировоззрения первобытных племен. Известный мир стал обширнее и многообразнее, но по-прежнему сохранялось разделение: «мы»-греки и «они»-варвары. Используемое сегодня слово «варвар» происходит от греческого barbaroi, означавшего просто чужестранцев, не греков. Египтяне и персы, чьи цивилизации стояли на одном уровне с греческой, считались варварами. Идеал поведения состоял не в том, чтобы обращаться со всеми людьми одинаково, а в том, чтобы вознаграждать друзей и наказывать врагов. Афинский писатель Ксенофонт, стремясь передать свое восхищение персидским правителем Киром, отмечал, что Кир всегда отвечал на любезную помощь друзей, превосходя их в щедрости, а за дурные деяния врагов мстил еще более жестокой расправой (например, выкалывал глаза или отрезал руки).