Жажда - Ю Несбе

– Пора сообщить Олегу, – сказала она. – У него наверняка есть ключи.

– Сейчас сделаю.

Катрина вздохнула:

– Если мы не найдем Харри там, то нам придется просить «Теленор» определить местоположение его телефона.

К ней подошел один из одетых в белое криминалистов.

– В багажнике кровь, – сказал он.

– Много?

– Да. И это. – Он держал в руках большой пакет для улик, сделанный из прозрачного пластика.

Внутри находилась блузка. Разорванная. Окровавленная. Белая, с кружевами. Так посетители описывали блузку Марты Руд в вечер ее исчезновения.

Харри открыл глаза и посмотрел во мрак.

Где он? Что случилось? Сколько времени он провел без сознания? Ощущение было такое, словно ему дали по голове железной трубой. Удары сердца монотонным ритмом отдавались в барабанных перепонках. Единственное, что ему удалось вспомнить, – это что он заперт. Насколько он мог судить, он лежал на полу из холодных плиток. Холодных, как холодильник изнутри. Он лежал на чем-то мокром и вязком. Он поднял руку и посмотрел на нее. Это кровь?

Мало-помалу до Харри стало доходить, что в барабанных перепонках отдаются не удары сердца.

Бас-гитара.

«Kaiser Chiefs»?[48] Наверняка. Во всяком случае, одна из этих переоцененных английских групп, которые он забыл. Не то чтобы «Kaiser Chiefs» были плохи, но они не были исключительными и поэтому оказались в сером вареве произведений, которые он слышал больше года и меньше двадцати лет назад: они ничем не запомнились. Он помнил каждую ноту и строчку даже из самой дурацкой композиции восьмидесятых годов, а вот промежуток между тем временем и нынешним был как белый лист. Так же как и промежуток между вчера и сегодня. Ничего. Только этот настойчивый бас. Или удары сердца. Или кто-то колотит в дверь.

Харри снова закрыл глаза. Он понюхал свою руку в надежде, что это не кровь, не моча и не рвота.

Бас заиграл не в такт композиции.

Все-таки дверь.

– Закрыто! – прокричал Харри и пожалел об этом, потому что у него появилось ощущение, что голова вот-вот лопнет.

Песня закончилась, зазвучала группа «The Smiths». Харри понял, что он, должно быть, подключил свой собственный телефон к установке, когда устал от «Bad Company». «There Is а Light That Never Goes Out». Наверное, так и было. Стук в дверь продолжался. Харри закрыл уши руками. Но когда композиция дошла до финала, где звучат одни струнные, он услышал, как кто-то выкрикивает его имя. И поскольку вряд ли это был человек, узнавший, что нового владельца бара «Ревность» зовут Харри, да и голос был ему знаком, он поднял руки вверх, схватился за край барной стойки и подтянулся. Сначала он встал на колени, потом поднялся согнувшись, но это должно было засчитываться как вертикальное положение, поскольку подошвы его ботинок находились на липком полу. Он увидел две пустые перевернутые бутылки «Джима Бима», горлышки которых торчали над краем стойки, и понял, что лежал и мариновался в собственном бурбоне.

За окном Харри увидел ее лицо. Похоже, она была одна.

Он провел негнущимся указательным пальцем по горлу, чтобы показать, что бар закрыт, но она ответила ему выпрямленным средним пальцем и принялась колотить в окно.

И поскольку при этом звуке ему казалось, что его бьют молотком по мягким частям мозга, Харри решил, что с тем же успехом может открыть дверь. Он отпустил стойку и сделал шаг. И упал. Обе ноги ускользнули из-под него, как это вышло? Он снова поднялся и, хватаясь за столы и стулья, добрался до двери.

– Господи! – простонала Катрина, когда он открыл. – Ты пьян!

– Возможно, – сказал Харри. – Хотя хотел бы быть попьянее.

– Мы искали тебя, придурок чертов! Ты был здесь все это время?

– Я не вполне понимаю, что означает «все это время», но на стойке лежат две пустые бутылки. Будем надеяться, что я не спеша получал удовольствие.

– Мы звонили без остановки.

– Мм… Наверное, поставил телефон на режим полета. Хороший плей-лист? Слушай. Эта злая дамочка – Марта Уэйнрайт. «Bloody Mother Fucking Asshole». Ничего не напоминает?

– Черт знает что такое, Харри, о чем ты думаешь?

– Думаю, думаю. Я, как ты видишь, нахожусь в режиме полета.

Она схватила его за рукав пиджака:

– Там убивают людей, Харри. А ты стоишь здесь и пытаешься шутить?

– Я пытаюсь шутить каждый чертов день, Катрина. И знаешь, от этого люди не становятся ни здоровее, ни больнее. И похоже, это не имеет никакого влияния на количество убийств.

– Харри, Харри…

Он зашатался и сообразил, что Катрина схватила его за рукав прежде всего для того, чтобы помочь ему удержаться на ногах.

– Мы упустили его, Харри. Ты нужен нам.

– Хорошо. Только сначала я пропущу стаканчик.

– Харри!

– Ты кричишь очень… громко.

– Мы уходим. У меня машина снаружи.

– В моем баре «счастливый час», и я не очень готов работать, Катрина.

– Ты не будешь работать, ты поедешь домой и протрезвеешь. Олег тебя ждет.

– Олег?

– Мы попросили его открыть дом в Хольменколлене. И Олег испугался того, что может там увидеть, поэтому запустил первым Бьёрна.

Харри закрыл глаза. Черт, черт.

– Я не могу, Катрина.

– Чего ты не можешь?

– Позвони Олегу, скажи, что со мной все в порядке, и попроси вернуться к матери.

– Он был решительно настроен дождаться тебя, Харри.

– Я не хочу, чтобы он увидел меня в таком состоянии. И ты ни для чего не можешь меня использовать. Прости, обсуждать тут нечего. – Он взялся за ручку двери. – Теперь уходи.

– Уйти? И оставить тебя здесь?

– Я справлюсь. С этого момента – только безалкогольные напитки. Может быть, еще немного «Coldplay».

Катрина покачала головой:

– Ты поедешь со мной домой.

– Я не поеду домой!

– Да не к тебе.

До полуночи оставался час, в «Ульсене» было полно взрослых посетителей, а от звуков саксофона Джерри Рафферти, доносившихся из динамиков, у стоявших поблизости развевались волосы.

– Звуки восьмидесятых! – прокричала Лиз. – Выпьем!

– Мне кажется, это из семидесятых, – сказала Улла.

– Да-да, но в Манглеруд эта музыка пришла только в восьмидесятые.