Жажда - Ю Несбе

– Потому что Валентин Йертсен не отличается ничем особенным, кроме того, что он очень злой. Он не совсем глуп, но и не слишком умен. Он не совершил ничего особенного. Для того чтобы что-то построить, требуется способность видеть, видение, но для того, чтобы разрушить, не требуется ничего, лишь слепота. От опасности быть схваченным в последние дни Йертсена спас не ум, а чистой воды удача. До тех пор пока его вскорости не поймают, Валентин Йертсен, естественно, опасен для людей, так же как собаки с пеной в пасти. Но собака, больная бешенством, умирает, а Валентин Йертсен, несмотря на всю свою злобу, – выражаясь игривыми терминами Харри Холе, всего лишь несчастный, потерявший контроль извращенец, который вскоре совершит большую ошибку.

– Значит, вы хотите успокоить жителей Осло…

Он услышал что-то и выключил передачу. Прислушался. Звук топающих ног у входной двери. Кто-то готовится к действиям.

Четверо мужчин в черной форме «Дельты» стояли у входной двери Александра Дрейера. Катрина Братт находилась в двадцати метрах от них по коридору и наблюдала за происходящим.

Один из мужчин держал полутораметровый таран с двумя ручками, по форме напоминающий коробку «Принглз».

В закрытых забралами шлемах их нельзя было отличить друг от друга. Но она полагала, что мужчина в перчатках, поднявший вверх три пальца, был Сивертом Фалькейдом.

В тишине обратного отсчета она слышала музыку, доносившуюся из квартиры. «Пинк Флойд»? Она ненавидела «Пинк Флойд». Нет, не так: она просто питала глубокое недоверие к людям, которым нравился «Пинк Флойд». Бьёрн сказал, что ему нравится только одна песня «Пинк Флойд», достал альбом с картинкой, похожей на волосатое ухо, сказал, что песня была записана еще до того, как они прославились, и проиграл ей классический блюз, сопровождавшийся собачьим воем, из тех, что используют в телешоу, когда другие идеи заканчиваются. Бьёрн сказал, что он мгновенно амнистирует любую композицию с более или менее приличной игрой на бутылочных горлышках, и тот факт, что в ней не имелось партии двойных бас-барабанов, хриплого вокала и восхваления черных сил и изъеденных червями трупов, как нравилось Катрине, тоже был плюсом. Она скучала по Бьёрну. Здесь, когда Фалькейд загибал последний палец в сжатый кулак и когда они замахивались тараном, который должен был пробить дверь в квартиру того, кто за последние семь дней убил по меньшей мере четверых, а скорее всего, пятерых, она думала о мужчине, которого бросила.

Раздался грохот, когда замок и дверь были выбиты внутрь квартиры. Третий человек забросил внутрь световую и звуковую гранату, и Катрина Братт закрыла уши руками. Бойцы «Дельты» отбрасывали тени в коридоре в луче света, проникшем из квартиры, это Катрина успела заметить за ту долю секунды, что предшествовала двум последовавшим ударам.

Трое мужчин вошли в квартиру, приставив к плечам МР-5, четвертый остался стоять снаружи, нацелив оружие на дверной проем.

Она отняла руки от ушей.

Световая и звуковая граната не заглушила «Пинк Флойд».

– Чисто! – Голос Фалькейда.

Полицейский, стоявший снаружи, повернулся к Катрине и кивнул.

Она сделала вдох и направилась к дверям.

Катрина вошла в квартиру. После разрыва гранаты в воздухе висел слабый дым, но, как это ни удивительно, он почти ничем не пах.

Коридор. Гостиная. Кухня. Первое, что ее поразило: все казалось совершенно нормальным. Как будто здесь жил обычный чистоплотный человек, любящий порядок. Он готовил еду, пил кофе, смотрел телевизор, слушал музыку. С потолка не свисали мясницкие крюки, на обоях не было брызг крови, на стенах не были развешаны газетные вырезки со статьями об убийствах и фотографиями жертв.

И ее осенило. Аврора ошиблась.

Она бросила взгляд на открытую дверь в ванную. Комната была ободранной, занавеска в душе отсутствовала, здесь не имелось никаких туалетных принадлежностей, за исключением одной вещи, лежавшей на полочке под зеркалом. Катрина шагнула внутрь. Это оказалась не туалетная принадлежность. На металле виднелись черные пятна краски и коричнево-красная ржавчина. Железные зубы были сомкнуты и образовывали зигзаг.

– Братт!

– Да? – Катрина вернулась в гостиную.

– Здесь, – раздался из спальни голос Фалькейда. Он звучал спокойно, сдержанно. Как будто что-то закончилось.

Катрина перешагнула через дверной порог, высоко подняв ногу, стараясь не прикасаться к двери, как будто она уже знала, что находится на месте преступления. Дверцы шкафа были открыты, бойцы «Дельты» стояли с двух сторон двуспальной кровати, направив стволы автоматов на обнаженное тело, лежавшее поверх одеяла с безжизненными глазами, устремленными в потолок. От того, что Катрина поначалу не смогла идентифицировать, исходил запах, и она склонилась ниже. Лаванда.

Катрина достала телефон и набрала номер. Ей ответили после первого звонка.

– Он у вас? – спросил Бьёрн Хольм запыхавшимся голосом.

– Нет, – ответила она. – Здесь лежит тело женщины.

– Мертвой?

– Во всяком случае, не живой.

– О черт! Это Марта Руд? Погоди, что ты имеешь в виду под «не живой»?

– Не живая и не мертвая.

– Что…

– Это секс-кукла.

– Что-о?

– Кукла, которую можно трахать. Дорогая, кажется, сделана в Японии, очень правдоподобно сделана, я сначала, черт возьми, подумала, что это человек. Так или иначе, Александр Дрейер – это Валентин, железная челюсть здесь. Поэтому нам надо просто остаться и ждать, не появится ли он. От Харри есть что-нибудь?

– Нет.

Взгляд Катрины упал на плечики и трусы, валявшиеся на полу перед шкафом.

– Мне это не нравится, Бьёрн, в больнице его тоже не было.

– Никому это не нравится. Объявим его в розыск?

– Харри? А с какой целью?

– Ты права. Не наследите сверх меры, там могли остаться следы Марты Руд.

– Хорошо, но я думаю, что возможные следы смыты. Если судить по квартире, то Харри был прав, Валентин действительно очень чистоплотный и любит порядок. – Ее взгляд снова упал на плечики и трусы. – То есть…

– Да? – спросил Бьёрн после затянувшегося молчания.

– Вот черт, – произнесла Катрина.

– Это означает?..

– Он в полной спешке побросал одежду в сумку или чемодан и забрал туалетные принадлежности из ванной. Валентин знал, что мы идем…

Валентин открыл дверь и увидел, кто топчется у порога. Горничная, склонившаяся к замку его гостиничного номера с карточкой-ключом, выпрямилась.

– Oh, sorry, – улыбнулась она. – I didn’t know the room was occupied…[41]