Бетховен - Лариса Кириллина

Для того чтобы попытаться представить себе вероятность возобновления отношений Бетховена с Жозефиной, нужно знать, что происходило в тот период в её жизни после разрыва с Бетховеном.

В начале 1808 года она с сестрой Терезой и двумя сыновьями, Фрицем и Карлом, надолго уехала за границу. В Швейцарии сёстры посетили знаменитого педагога Иоганна Генриха Песталоцци, который порекомендовал им своего последователя, остзейского (сейчас сказали бы, эстонского) барона Кристофа Адама фон Штакельберга (1777–1841). Он произвёл на Терезу и Жозефину хорошее впечатление и сумел найти общий язык с мальчиками. Далее они путешествовали совместно. Штакельберг страстно влюбился в Жозефину и сумел склонить к любовной близости (позднее она обвиняла его в том, что он воспользовался моментом, когда она была больна и беспомощна). В декабре 1809 года она тайно родила в Венгрии дочь Марию Лауру, и лишь в феврале 1810 года их союз с бароном был скреплён официально, хотя без особой огласки: свадьба состоялась в маленьком венгерском городке Гран, и из членов семьи там присутствовала только Тереза. С точки зрения титулованных аристократов Брунсвиков, никому не известный барон Штакельберг (вдобавок протестант) в качестве супруга Жозефины был лишь немногим лучше неимущего плебея Бетховена. Правда, у Штакельберга всё-таки был дворянский титул и имелись богатые родственники в Российской империи.

Через девять месяцев после свадьбы Жозефина родила вторую дочь от Штакельберга, Теофилу. И уже тогда было ясно, что этот брак оказался намного неудачнее первого. Штакельберг был неспособен управлять семейными владениями, и перед парой замаячило банкротство. Продажа двух имений помогла им как-то удержаться на плаву, но сильно ухудшила отношения Жозефины с Брунсвиками: мать была крайне недовольна дочерью, теперь же отчуждение начал проявлять и брат Франц, который выступал гарантом при покупке супругами в кредит этих имений и потерял значительную сумму.

В 1812 году в семье Штакельберг отношения обострились до крайности. Об этом 3 апреля писала в своём дневнике двенадцатилетняя Вики Дейм — девочка, принимавшая судьбу матери необычайно близко к сердцу (документ был опубликован Гарри Гольдшмидтом, однако без ссылки на местонахождение дневника; оригинал на французском языке):

«Проснувшись сегодня рано утром, я испытала горе, поскольку невольно подслушала сцену, которая истерзала мне сердце. Я слышала, как ссорились двое. Я распознала голос мамы по его мягкости, а по гневному тону — голос папы. Я прислушалась… Меня ужаснуло то, что я услышала. Мама с предельной кротостью возражала папе, а тот называл её мучением всей его жизни. В этом ужасном заблуждении он осыпал её тысячей оскорблений, не думая о тяжёлых последствиях. Эта сцена пробудила во мне множество печальных размышлений. Я подумала об ужасных последствиях поспешного решения, составившего несчастье моей матери, которая вышла замуж из любви к нам, себя же вследствие этого важнейшего шага навсегда обрекла на несчастье. Она сделала это для нас и ради нас, чтобы, в случае её смерти, у нас был бы защитник — отец»…

Возможно, в какой-то момент барон пригрозил, что добьётся лишения Жозефины опекунских прав над всеми детьми, включая детей от графа Дейма. И тут появилась запись, сделанная Жозефиной в дневнике в июне 1812 года: «У меня сегодня был тяжёлый день. Шт[акельберг] требует, чтобы я выпутывалась сама. Он бесчувствен к мольбам нуждающейся в помощи… Я поговорю с Либертом в Праге. Я никогда не позволю отобрать у меня детей» (этот документ был опубликовал в 2007 году Ритой Стеблин).

Собственно, в этих словах содержится единственная зацепка, объясняющая, как и зачем могла Жозефина оказаться в начале июля 1812 года в Праге. Она намеревалась встретиться с адвокатом или другим влиятельным человеком (личность упомянутого в записи «Либерта» не установлена) и узнать, каковы её шансы остаться опекуншей детей. Более того, Прагу, Теплиц и Карлсбад посещал в июле император Франц, который некогда посулил своё покровительство осиротевшим детям графа Дейма.

Сторонники «версии Жозефины» полагают, что отсутствие в регистрационных листах сведений о её пребывании в июле 1812 года в Праге и Карлсбаде можно объяснить тем, что Жозефина совершила эту поездку инкогнито. В отношении Праги эти аргументы приемлемы. Жозефина была в дружеских отношениях с графиней Викторией Гольц, сестрой покойного мужа и крёстной матерью Вики Дейм. Имелись в городе и другие родственники и друзья, у которых Жозефина могла остановиться, не ставя в известность полицию. Правда, как было установлено Ритой Стеблин в 2013 году, в начале июля 1812 года графини Гольц не было в Праге; она находилась в семейном имении Немышль. Но почему Жозефина как близкая родственница не могла воспользоваться её пражским домом?

Гипотетическая встреча влюблённых в Праге вечером 3 июля могла быть совершенно случайной, поскольку гостиница «Чёрный конь», в которой жил Бетховен, находилась недалеко от дома графини Гольц. Ещё раз вспомним: извиняясь перед Варнхагеном за нарушенное обещание провести свой последний вечер в Праге с ним, Бетховен упоминал о «непредвиденном обстоятельстве». Что это было? Встреча на улице, переросшая в эмоциональный разговор, а затем и в любовное свидание? Или Жозефина, узнав, что Бетховен остановился в соседней гостинице, рискнула сама прийти к нему, чтобы попросить прощение за содеянное осенью 1807 года?

В этом смысле Жозефина выглядит гораздо более правдоподобной фигурой, нежели Антония. Исследователи, скрупулёзно сверяющие даты и расставляющие воображаемых героев истории, как фигурки на шахматной доске, иногда забывают о житейской прозе, а она в таких ситуациях бывает весьма важна. Вспомним, что супруги Брентано прибыли в город 3 июля, переночевали в гостинице и в шесть часов утра 4 июля отправились в Карлсбад. Это значит, что семья встала примерно в пять. На сон оставалось не так уж много времени, и со стороны Антонии, почтенной матери семейства, было бы одинаковым безрассудством как приглашать к себе Бетховена для любовного свидания среди нераспакованных баулов (причём где-то рядом должны были находиться её маленькая дочка с бонной), так и убегать к нему вечером в гостиницу «Чёрный конь», рискуя быть узнанной и разоблачённой. Никаких других мест для встречи в Праге у них не было. Для любой женщины, пытающейся сохранить своё доброе имя, пускаться в подобные авантюры было бы крайне рискованно. Кроме того, после многочасового переезда в Прагу беременная Антония должна была ощущать усталость и недомогание.

Если же предположить, что Бетховен случайно столкнулся с Жозефиной и она попросила его о доверительном разговоре, то ситуация кажется более естественной. Пускаться в объяснения в публичном месте было невозможно по причине слабого слуха Бетховена. Значит, нужно было либо идти к нему в гостиницу, либо туда, где остановилась она. Соблюдать какие-то условности уже не имело смысла. Жозефина считала себя покинутой женой, она была в Праге совершенно одна, причём, возможно, под вымышленным именем, и её не знали в лицо ни Варнхаген, ни Виллизен (с четой же Брентано они оба были знакомы). Наконец, в те дни Жозефина действительно нуждалась в помощи и утешении — а как раз об этом говорится в письме к Бессмертной возлюбленной («Ты страдаешь, моё самое драгоценное существо»). При допущении нечаянной встречи в Праге, этот текст хорошо укладывается в историю их взаимоотношений. Даже то, что в письмах прежних лет влюблённые обращались друг к другу на «Вы», а в письме от 6–7 июля всюду — страстное «ты», говорит лишь о том, что все преграды рухнули и все недомолвки остались в прошлом.