Осада - Иван Алексеев

Дружинник мысленно похвалил себя, за то что, бросившись в атаку, он повел своих бойцов чуть вправо от того места, где заметил дымок от направленного в него выстрела. Лешим удалось зайти противнику во фланг. Вервольфы отступали! Грамотно выстроившись цепочкой, чтобы не попасть всем одновременно под залп, унося раненых, они с похвальной быстротой бежали к околице сгоревшей деревни, к лесу. Вероятно, потери половины отряда и последний взрыв ручной гранаты отбили у них охоту к дальнейшему поединку с лешими. Конечно же, они оставили заслон. Двое вервольфов стояли во весь рост, держа в руках пистоли. Но, поскольку Михась появился не с фронта, а с фланга, получилось так, что один противник перекрывал другому траекторию стрельбы.

Михась вновь кувыркнулся вперед, навстречу врагам. Однако на сей раз на выходе из кувырка он не стал вставать во весь рост, а в приседе сделал еще один бросок вперед, достав ближайшего к нему противника длиннющим прямым уколом в низ живота. От такого укола человек словно сдувается, мгновенно оседает вниз. Перед тем как Михась завершил свой выпад, враг успел выстрелить, но обе пули прошли высоко над головой так и не выпрямившегося во весь рост дружинника. А вот теперь пора вскакивать на ноги, толкая навалившийся труп на второго противника. Михась так и сделал, но второй враг уже сам падал на землю. Михась увидел, как сбоку к тому подскочил Тема, протянул руку, вынул из горла поверженного вервольфа свой нож, который, очевидно, только что метнул в него.

Михась вскочил, принял боевую стойку, убедился, что поблизости нет противника, готового вступить в рукопашную схватку, и тут же залег, вспомнив о вражеских стрелках в укрытии. Его бойцы залегли рядом.

– Все целы? – шепотом спросил Михась, не поворачивая головы, не решаясь оторвать взгляда от обгоревших развалин, за которыми мог укрываться враг.

– Лис ранен. В бедро, – так же шепотом ответил Тема.

– Перезарядить оружие, – скомандовал Михась, а сам, толкнувшись обеими руками, рывком приподнялся и тут же вновь упал на землю.

Развалины окутал дым от двух или трех выстрелов. Но пули вновь миновали вовремя залегших дружинников. Михась перекатился за какой-то камень, осторожно выглянул из-за него, и увидел, как от обгоревшего остова печи, из-за которого только что велась стрельба, пригнувшись, бегут к лесу трое вервольфов с длинными ружьями в руках. Это отступал последний заслон.

Михась взвесил обстановку, и, чуть поколебавшись, отдал приказ:

– Мы отходим к реке, к челну. Преследовать врага вчетвером, имея двух раненых, не можем. Тема, прикрывай. Как только оттолкнем челн от берега – окликнем. Ты оставляешь позицию и бежишь к нам, добираешься вплавь.

Михась опередил своих бойцов, помогавших раненым добраться до берега, и поджег две проклятые лодки, чтобы не достались неприятелю. Хоть и с продырявленными бортами, они вполне были пригодны для плавания.

Вниз по течению реки Великой челн летел, как на крыльях. Михась, находившийся в том особом возбужденном состоянии, которое бывает после победы в смертельной схватке, правил рулем и парусом так, будто участвовал в гонках английского королевского яхт-клуба. Впрочем, он действительно принимал участие в таких гонках десять лет назад в Портсмуте, в команде адмирала Дрейка. На излучинах реки, под приглубым берегом, к которому прижимался стрежень течения, челн сильно кренился на борт, срывал брызги с гребней невысокой речной волны. Но находившиеся в челне бойцы, даже раненые, тоже пребывали в приподнятом расположении духа и не обращали внимания на эти брызги, окатывавшие их время от времени.

– Однако, давненько мы с вервольфами не встречались! – первым озвучил общую мысль Лис, пользуясь некой неписаной привилегией, освобождающей раненых от строгого соблюдения субординации.

– Век бы их не видеть! – откликнулся Михась, хотя и праздновавший в душе победу, но все же немало огорченный выходом из строя своего бойца и Степы.

«Зря я поддался на уговоры Степана и взял его с собой. Он, конечно, воин лихой, но подготовка у него совсем не такая, как у нас. Вот и схлопотал первую же пулю. Хорошо, хоть в плечо, а не в лоб» – переживал про себя десятник. Но вслух он произнес совсем другое:

– Все молодцы, действовали грамотно и четко. Степе – особая благодарность: вовремя нас прикрыл своей пальбой, когда мы на обрыв взбирались.

– Да ладно, Михась. – Степа чуть поморщился от боли и непроизвольно дотронулся рукой до повязки на раненом плече. – Подвел я вас, завалился в самом начале боя… А с вервольфами я не далее как вчера утром повстречался, во время разведки. Учуяли они нас с Ваняткой, незнамо как, погоню устроили. Но мы, слава Богу, оторвались!

Степа перекрестился здоровой рукой.

– Чую я, что не раз еще за время осады нам с ними дело иметь придется, – задумчиво произнес Михась. – Опасные противники. Как, впрочем, и большинство ландскнехтов и рейтаров в королевском войске. Да и шляхетская рыцарская конница – тоже не подарок. Особенно личная гвардия короля Стефана, гусары по-ихнему. Мы-то люди привычные, а вот нашим казакам и стрельцам тяжело придется. Они все больше с ордынцами да с ливонцами привыкли воевать. А теперь лучшие войска со всей Европы на нас ополчились.

– Ничего, командир, прорвемся! – откликнулся Тема любимым присловьем леших.

Челн миновал очередную излучину и вылетел на плес, за которым открылась величественная панорама Пскова. Город, как изготовившийся к схватке боец, застыл строго и сурово среди дымов своих сожженных посадов.

На рассвете, проводив Михася с бойцами и другие разведотряды на вылазку по уничтожению плавсредств в окрестностях Пскова, Разик вместе с дьяком государева пушечного приказа Терентием Лихачевым явился в Кром, на княжеский двор. Олежа и подчиненная ему команда артиллеристов и инженеров из Лесного стана уже находились там, возле своих орудий с зачехленными стволами. Олежа отправил на отдых бойцов, простоявших всю ночь в карауле возле орудий, и теперь расхаживал по двору взад-вперед, поджидая начальство. Остальные дружинники расположились тут же, на травке, мудро полагая, что повоевать они еще успеют, а вот полежать лишние полчаса – вряд ли. Только оружейных дел мастер Губан сидел, привалившись спиной к пушечному лафету, и, по обыкновению, что-то чертил на гладкой белой дощечке черным грифельком.

При виде Разика и дьяка Олежа подал команду «смирно!», побежал им навстречу с докладом. Выслушав доклад и поприветствовав бойцов, Разик приказал им выстроить оцепление в десяти шагах вокруг орудий, а сам с дьяком подошел к одной из пушек, положил руку на ствол:

– Сейчас, Терентий, мы покажем тебе кое-что из наших новейших изделий, о которых никто пока не ведает. Но вначале необходимы некие пояснения.

Разик повернулся было к Губану, который, собственно, и был автором замечательного изобретения, но вовремя передумал. Губан был чрезвычайно талантливый инженер и ученый, пожалуй, даже гениальный. Однако у него была одна особенность. Беседуя с кем угодно на свои профессиональные темы, Губан не умел разговаривать человеческим голосом. Он либо орал, размахивая руками и совершенно не стесняясь в выражениях, либо бормотал себе под нос что-то невразумительное. Поэтому Разик решил не подвергать дьяка, не знакомого с особенностями губановской речи, неизбежному умственному потрясению, а поручил объяснения Олеже, ставшему недавно главным артиллеристом поморской дружины.