Танго старой гвардии - Артуро Перес-Реверте

Немного оправившись, придя в себя и утишив сердцебиение — сегодня он как никогда рад, что одиннадцать лет назад бросил курить, — Макс продолжает работу. Сняв рюкзак, достает из него альпинистский трос с узлами через каждые полметра, ищет, куда бы его понадежнее привязать. В слабом свете, исходящем от корпусов отеля, осматривает крышу, стараясь при этом не оступиться и не сверзиться в пустоту. Наконец он захлестывает петлей бетонное основание громоотвода и для верности обвязывает конец троса вокруг металлической трубы. Потом снова вскидывает рюкзак, отсчитывает шесть шагов влево, ложится над карнизом и, обхватив трос, смотрит вниз. Там, в шести-семи метрах ниже, строго по вертикали, находится номер русского шахматиста. Там темно. Всматриваясь в темный провал под балконом, Макс лежит неподвижно и вздрагивает от напряжения, меж тем как пульс опять начинает частить. Не по возрасту мне такие фортели, думает он, староват стал. В последний раз он попадал в такую ситуацию лет пятнадцать назад. Но вот он глубоко вздыхает, вцепляется в трос. Потом — когда переползал через карниз, ободрал немного локти и колени — медленно начинает спускаться, останавливаясь на каждом узле.

Если не считать постоянных опасений, что вот сейчас закружится голова или дрогнут руки, спуск оказывается легче, чем он предполагал. Через пять минут он уже на балконе и ощупывает застекленную дверь в номер. Вот бы оказалась не заперта, думает он, натягивая тонкие резиновые перчатки. Но нет. Приходится прибегнуть к алмазному резцу, который в былые времена давал отличные результаты: придерживая стекло, он вычерчивает по нему полукруг с дюймовым радиусом с центром в том месте, где находится задвижка. Потом, мягко постукивая, вынимает вырезанную часть, аккуратно опускает ее наземь, просовывает, стараясь не порезаться, руку и поднимает шпингалет. Дверь открывается, впуская его в темную пустую комнату.

Теперь Макс действует стремительно и по старинной методе. К собственному его удивлению, сердце бьется ровно и ритмично, как будто к этому этапу операции он вдруг сбросил сколько-то лет, а прежние навыки, припомнившись, так же неожиданно возвращают ему азарт и профессиональное спокойствие, которые еще минуту назад казались невозможными. И вот, двигаясь с предельной осторожностью, чтобы не споткнуться, он задергивает шторы, достает из рюкзака фонарик. Номер, хоть и очень просторен, прокурен насквозь, весь пропитан застарелым запахом табака. И на низком столике рядом с пустыми кофейными чашками и шахматной доской, где в беспорядке расставлены фигуры, стоит забитая окурками пепельница. Луч фонарика, скользя по номеру, выхватывает из темноты кресла, ковер, картины на стенах, дверь, ведущую в спальню и ванную комнату. И зеркало, на поверхности которого Макс, приближаясь, различает очертания собственной фигуры — черной, неподвижной и таинственной. При виде внезапно появившегося незнакомца он поначалу даже теряется.

Уведя луч в сторону, словно он отказывается узнавать себя в зеркале, Макс оставляет отражение во мраке. Фонарь освещает теперь заваленный книгами и бумагами стол. Макс подходит ближе и берется за поиски.

С темного неба над Ниццей по-прежнему лил дождь, когда Макс остановил «Пежо» у церкви Жезю и прямо по лужам, покрытым рябью от дождевых капель, пересек площадь. На улицах не было ни души. Вокруг уличного фонаря, горевшего у закрытого бара на углу улицы Друат, дождь превращался в желтоватый негустой туман. Макс дошел до соседней подворотни, миновал внутренний двор. Неумолчный шум низвергавшейся с небес воды остался позади.

В подъезде было полутемно: грязная лампочка без абажура давала ровно столько света, чтобы можно было видеть, куда ставишь ногу. На площадке лестницы горела еще одна. Деревянные ступени заскрипели под его башмаками — мокрыми и облепленными грязью. Максу — вымокшему, выпачканному и очень усталому — хотелось только, чтобы все поскорее кончилось. Решить вопрос и рухнуть в кровать, поспать немного, прежде чем собрать чемодан и исчезнуть. И еще спокойно и трезво поразмыслить о своем будущем. Поднявшись по лестнице, он расстегнул макинтош, стряхнул со шляпы капли. Потом покрутил латунную руку звонка, подождал и вслушался. Тишина за дверью слегка обескуражила его. Снова позвонил и снова прислушался. Ничего. А ведь итальянцы должны были бы поджидать его с нетерпением. Странно.

— Рад вас видеть, — раздался голос у него за спиной.

От неожиданности Макс выронил шляпу. На ступеньках следующего пролета сидел в расслабленной позе Фито Мостаса. На нем был темный костюм в полоску с широкими лацканами и, как всегда, галстук-бабочка. Без плаща, с непокрытой головой.

— Теперь я убедился, что вы — человек серьезный. Сказано — сделано.

Он говорил задумчиво и как бы вскользь, словно мысли его в это время были о чем-то постороннем. И оставался совершенно безразличен к растерянности Макса.

— Нашли то, что искали?

Макс довольно долго смотрел на него, не отвечая. Он пытался определить, при чем тут Мостаса и какое отношение все это имеет к нему самому.

— Где они? — спросил он наконец.

— Кто?

— Барбареско и Тиньянелло.

— А-а, эти… Итальянцы…

— Вот именно. Эти.

Мостаса потер подбородок, едва заметно улыбнулся.

— План изменился, — сказал он.

— Я ничего об этом не знаю. Должен с ними увидеться. Так было условлено.

Стеклышки очков вспыхнули — Мостаса в задумчивости наклонил и тотчас снова вскинул голову. Казалось, он размышляет над словами Макса.

— Ну, разумеется. Условия, обязательства… само собой.

Словно нехотя, он поднялся, отряхнул брюки сзади. Поправил бабочку и сошел по ступеням на площадку, где стоял Макс. В правой руке у него блестел ключ.

— Само собой, — повторил он, отпирая дверь.

И вежливо посторонился, пропуская Макса вперед. Тот вошел и увидел кровь.

Есть! Найти тетради с записями партий оказалось так легко, что Макс на мгновение усомнился, что это в самом деле то, что он ищет. Но сомневаться не приходится. Вздев на нос очки для чтения и подсвечивая фонариком, он убеждается: то, именно то. Все совпадает с описанием Мечи: четыре толстые, переплетенные в картон и холстину тетради, похожие на старые конторские книги с записями, сделанными кириллицей и мелким убористым почерком, — диаграммы, заметки, наброски. Профессиональные секреты чемпиона мира. Четыре тетради лежат на виду, одна на другой, среди разбросанных по столу книг и бумаг. Макс не знает русского, но нетрудно установить последние записи в четвертой тетради: полдесятка таинственных строчек — D4T, P3TR, A4T, CxPR, — записанных под вырезкой из свежего номера газеты «Правда» об очередной партии Соколов — Келлер.

Сунув тетради (Книгу, как называет их Меча Инсунса) в рюкзак, а рюкзак снова закинув за спину, Макс выходит на балкон, смотрит вверх. Трос свисает с карниза. Подергав и убедившись, что он привязан прочно, берется обеими руками и пытается влезть по нему на крышу, но после первого же усилия понимает, что не сможет. Что сил долезть до крыши, наверное, хватит, но трудно будет перевалиться через карниз и водосточный желоб, о которые он при спуске ободрал колени и локти. Он плохо просчитал свои возможности. Или переоценил свой задор. Не говоря уж о том, как ему совершать обратный путь по стене, по железным скобам, в темноте, не видя, куда ставит ногу. И никакой страховки, кроме собственных рук.