Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

Дело за малым – вовремя вспомнить, что скрыто у мамы в шкафу, и достать, чтобы узнать достоверно, не ошиблась ли она в своем далеко идущем выборе. Потому что самое глупое – не поиск и обретение, от которого в шкафу тесно, а обладание с криком: «Не трогай!» – от которого душно в сердце.

Пока я фотографировала для Фейсбука часть своей добычи, я пару раз порывалась сказать это запретное словосочетание, обращающее книги в черепки. К счастью, Самс не послушался, смял уголок виммельбуха, потыкал в очередной экскаватор, затесавшийся в статью о производстве кошачьего наполнителя, и так искренне развеселился от поросят в книжке Линдгрен, что я поверила: ну хоть часть мы да прочитаем. Больше, чем того, что мои проделки раскроет муж, я боюсь, что ребенок не станет моим сообщником. И этот страх, да, и тревога, и материнское тщеславие – мои лучшие поводыри на пути к чистой радости чтения.

Не говоря о том, как мне самой хочется разобраться наконец в устройстве двигателя, происхождении бумаги, животном мире России и британских феях, поэтому даже не рассказывайте мне, чем там кончилось в «Коньке-горбунке», мы уже на середине, и Самс, если особенно хочет спать, терпеливо сносит в моей декламации, спутывающей голоса Ивана, царя и конька, очередную пару страниц.

6 февраля 2019

Легкий скарб

Сколь же многого я раньше не понимала. Например, какое это удовольствие – утром 8 Марта встать в шесть, чтобы выехать пораньше в два противоположных конца Москвы, где, удачно, работают в праздники пункты возврата товаров двух интернет-магазинов. Выехать с огромной картонной коробкой в руках, из которой пришлось вынуть все отложенные на антресоли книги, чтобы поместилась вьетнамская коническая шляпа нон ла. Выехать с этой шляпой под самый снег на бульвар Рокоссовского, но сначала свернуть в переулки за Павелецким вокзалом, где трамвайные пути, дворы, заброшенные продуктовые, наледь и, осторожно, ступенька, единственный в Москве пункт возврата заказов «Лабиринта», который недавно открыл пункт под боком в Братееве, да вот незадача, заказы, доставленные курьерской службой, вернуть полагается только сюда, в это окошечко, до которого я уже второй раз качусь на романтичном трамвае по собственной глупости.

Мой заплыв за книгами для ребенка закончился скупкой избранного из новой подростковой классики, после чего деньги кончились, и мой внутренний Ородруин библиофила попритух до следующей спички. Я предпочитаю не считать, сколько потратила, тем более что ни о единой позиции в списке не жалею, даже о последней этой партии, неразумно заказанной до запуска больших праздничных скидок, которых у меня словно не было сил дождаться, как ребенку Нового года. Я избавилась от упаковок в ближайшей помойке во дворе, чтобы не палиться перед мужем, расставила новые и букинистические книги согласно жанру и возрасту чтения, некоторые открывала, любуясь, и эту вот тоже открыла, да и застыла.

Это правда везение – открыть бурно приветствуемую поклонниками Марии Парр книгу «Вратарь и море» аккурат на кухонном диалоге мамы с детьми. Дети спрашивают, мол, что, у тебя рак? А она отвечает, нет, мол, никакого рака, у вас будет братик. Листнув парой страниц выше, я нахожу еще в тему: один из подрастающих героев боится за мать, потому что убежден, что, цитата, «все старики болеют раком».

А я же все понимаю про несовпадение речи героя и взглядов автора, про несовпадение детской книжки и жизни, про то, что нельзя осуждать не читав и про то, что страх перед именем усиливает страх перед его обладателем, подпись – Дамблдор.

И все равно не могу отделаться от чувства, что это как если бы подрастающий герой в книге похулил Бога, позвал мочить козлов и заявил, что все девки – давалки. Герою что, он сказал и забыл, он ведь даже не вполне человек, если разобраться, а мне с этим жить.

Так и представила, как я объясняюсь с подрастающим сыном: нет, дорогой, не все, не все старики, эт самое.

В общем, собрала коробку и рванула на трамвае туда, потом на том же трамвае обратно, еду по самому центру, как по загранице, и бью себя по рукам, чтобы не писать этот пост в телефон: когда еще столько увижу мокрой каменной московской малоэтажной красоты?

На бульваре Рокоссовского меня дождались, поздравили с праздником, вернули пятьсот за шляпу, а триста за доставку не вернули, и я огромную коробку в пакете с ручкой-веревочкой понесла обратно, не то муж с меня спросит, хотя это он причиной тому, что мне в Международный женский день столько радостей, да еще и одной, будто когда я еще не была матерью.

Это он, он – а теперь отпирается – заявил, что хочет на свой апрельский д. р. вьетнамскую шляпу, заявил, а теперь говорит, что такую только на стену вешать. Да я бы и носить упросила, если бы не привезли мне ее вчера с персиковой лентой. Я бы и ленту поменяла, но с изнаночной стороны там прошиты аппликации с цветочками. Я бы и аппликации перекрыла другими, с черепами, а че, но Лена Лапшина сказала, что один монах говорил: «Лучше не заниматься ничем, нежели заниматься ерундой».

В здании на Рокоссовского КПП – памятная табличка «здесь жил Рудаков» и портрет Петра Первого в рост над лестницей. Есть туалет, нет лифта. Я топаю на последний, четвертый, этаж и думаю, вот какие делаются дела за высоким крыльцом, за забором с колючей проволокой. Торгуют шляпами. Да еще предлагают вслед такую же, как только что сдала, только еще, еще чуть пошире и с красной окантовочкой.

Сайт, кстати, «Фартовый». Название такое: Фартовый, латинскими без «й». Никому не надо? Очень любезные, и цены самое то. Мне просто дома только коробки с вьетнамской конической шляпой не хватает, к четырем с книгами на полу, которые девать некуда, и хорошо, потому что Самс на них забирается – муж нервничает, что продавит: это я закупаю книги мимо акций, а он бережет каждую бумажную коробку, – забирается и запускает с грохотом машинки, на радость соседке снизу.

Кончились деньги, занятые под новый заработок из отложенных маме на памятник. Кончается Масленица. Скребутся на сердце мартовские коты.

Я в сотый раз пересказываю мужу, как печь блины нас с мамой в разные периоды жизни научили три мужика. Три мужика, знавшие каждый по маленькому секрету блинной техники, без которых никак: комкуется, горит, на выброс. Одного, художника из Гусь-Хрустального, я вспоминаю всякий