Соучастник - Дердь Конрад

— Не тебе ждать той секунды, когда в горле уже нет воздуха. И не тебе ждать полицейских. Поможешь мне?

— Помогу.

— Знаешь, к тому, что было, мне нечего добавить. Я — закончил.

— В комнате?

— Тебе срочно? Нет, в кухне, на балке. Веревка?

— Есть.

— Налей еще.

— С радостью. Иди сюда, на лавку.

— Тебя полиция послала за мной?

— Опять начинаешь?

— Но ты все узнал от полиции, так ведь?

— Ну и что?

— На чем ты приехал.

— На такси.

— Хвоста не было.

— Я ушел от них.

— Это ты так думаешь. Или не думаешь.

— Знаешь что? Давай вешайся.

— Я это и делаю. Что это там: звезда упала?

— Спутник-шпион.

— Из-за этих спутников я жил так по-дурацки?

— Сначала, если сможешь, покакай. Советую.

— Не торопи меня.

— Восточноевропейская братская любовь.

— Слишком глубокие корни мы здесь пустили. Надо было мне раньше убраться отсюда.

— Чтобы спокойней вернуться.

— Надо мне было позволить себе быть немного счастливее. Я не позволил. Всегда находилось что-нибудь более важное, из-за чего мне не приходило в голову, что я — живу. Знаешь, как это приятно — дышать? Тери любила дышать.

— Опять ты разволновался?

— Я ощутил такую силу. Плечи, живот, ноги — все было вместе в том порыве. Это все равно, что высадить дверь, которую ты не сумел открыть.

— Не могу представить, чтобы я убил женщину. Не могу представить, чтобы она могла сделать такое, после чего мне ее захотелось бы задушить. Что она сделала?

— Она ждала меня с накрытым столом. Три прибора, цветы, свеча. Тери и ее новый друг в шесть утра, нарядно одетые, сидят в креслах, в тех, что с ножками в виде львиных лап, на проигрывателе — «Чудесный мандарин». «Значит, вернулся, — говорит. — Ты что-то раньше, чем я ждала. Я купила шампанское по такому случаю». «Вы не на поезде приехали, господин Т.? Машину нашли на пограничной станции? Ранний путник из Вены?» «Вы кто?» — спрашиваю я. «Моя любовь», — сказала Тери. «3., офицер внутренних войск», — говорит этот человек. «Я ему рассказала, что ты меня собираешься бросить», — сказала Тери. «Если ты не хочешь, чтобы он уезжал, мы что-нибудь придумаем, дорогая, предложил я Тери». Это говорит 3. И весь сияет: он уверен, что действовал наилучшим образом. Понимаешь? «Вас мы снимем с поезда по медицинским соображениям. Начальство согласно. Лечитесь дома, господин Т.» «Ог вас я дома не смогу вылечиться, потому что вы всегда здесь. Вы в моем кресле сидите. Вон отсюда». Я подошел к нему, взял за уши и начал трясти его голову. «Тебя ведь на самом деле тут нет, верно? Ты ведь просто мой обман зрения, верно?» Это я орал ему. Он съездил мне в челюсть и встал: «Я не обман зрения». Я тоже ударил его в челюсть. Он снял пиджак, показал на карман: «Тут у меня служебный пистолет, но сейчас в нем нет необходимости. Это у нас с вами личное дело, верно, господин Т.?» И ударил меня в живот. Ты знаешь ту комнату: в середине пусто, Тери сидит в углу. Я согнулся, смотрю на нее. Тери поднимает юбку, раздвигает ноги, говорит: «Дай ему сдачи». Я, поймав его врасплох, бью ему ногой по яйцам. Он скорчился под окном, кулак сунул в рот. «Если я сейчас встану, ты умрешь, — сказал он, — Я тебя каждый день буду бить до смерти». Он поднялся, я стукнул его бутылкой с шампанским по голове. Но на полпути удержал руку, чтобы удар был не слишком сильный. Тут Тери испугалась. Друг ее стоял не очень твердо; он потянулся за пистолетом, Тери зубами вцепилась ему в ладонь. Потом встала на колени, стала целовать ему руки. «Радость моя, сейчас уходи. Ты сделал для меня, что я просила. Теперь иди. Я тебе позвоню. И не валяй дурака с этим пистолетом». Тери встала, обняла его за плечи; они с ним были одного роста. «Этот парень не врет. А ты врешь. Ты никакой не больной, а просто лживый. Ты хотел бы быть таким, как он, и хотел бы бороться против него. Ты — никакой. Неправда, что ты хотел уйти от меня. Этот парень знает, что такое жизнь. А ты не знаешь, или не хочешь знать. Знаешь, что есть на самом деле? Я есть на самом деле, и он тут на самом деле. И то, что ты не можешь отсюда уехать. Ты как представлял? Что просто возьмешь и бросишь меня? Я тебя и из-под земли добуду. Так что смирись». Вот так говорила Тери. «Отошли его», — сказал я. Тери помогла ему надеть пиджак, довела до дверей, поцеловала. «Я позвоню, милый», — сказала она и вытолкнула за дверь. Она стояла передо мной, лицо у нее было радостное. «Можешь пасть к моим ногам», — сказала она. В дверь постучали, Тери чуть приоткрыла ее. «Скажи ему только, что его ждут тяжелые дни», — сказал в щель ее друг. Тери улыбнулась немного нетерпеливо. «Это мы успеем еще обсудить, мое счастье. У начальства твоего есть свои соображения. Не люблю, когда ты корчишь из себя самостоятельного. Меня они тоже выслушают. Я же сказала, что позвоню тебе». И снова захлопнула дверь. Потом подошла к столу, взяла шампанское, сунула мне в руки: «Открой. Это мужское дело». Пробка не вылетела в потолок, газ выходил с тихим шипеньем; я наполнил бокалы. «С приездом. Ты ни капельки не умнее, чем я», — сказала Тери. Я сел в свое кресло. «Ты на чьей стороне?» — спросил я. Она присела передо мной, положила мне на колени подбородок. «Ты любишь меня?» — спросил я снова. «Никогда никого другого я уже не буду любить», — сказала она. «Да, не будешь», — сказал я. Тери уже испугалась. «Не будешь», — повторил я; руки мои были у нее на шее. Лицо Тери стало серебряным от страха. «Других не будешь, но и меня не любила, — сказал я. — Ты все испортила. Все было очень скверно». Я хотел встать, хотел поднять ее за шею и потрясти. Чтобы душу из нее вытрясти, чтобы она поняла! Я и не заметил, что сдавил шею слишком сильно. Я только хотел, чтобы она поняла. Когда я ее отпустил, глаза у нее были раскрыты так, как никогда раньше не были. Она уже все поняла. Я лежал навзничь на полу, головой у Тери на животе. Из моей головы, на затылке, как из воронки, вытекало что-то. Сквозь Тери, сквозь пол, в подвал. Потом вдруг настала ужасная тишина. С улицы не доносилось ни звука. Из Тери тоже. Я словно видел нас сверху: два бледных человека, с раскинутыми руками и ногами. И — ослепительный свет. Потом вдруг снова возник уличный шум, в окне было раннее утро, моя голова — на податливом животе Тери. Здесь и наступил конец истории. Утомительной истории. Она могла бы быть проще — и тогда продолжалась бы дольше. Как ты думаешь, почему я не мог отдать ей себя целиком? Потому что чувствовал: она тоже не способна на это. Мы оба ждали, чтобы другой целиком себя отдал. А теперь за дело. Прежде чем меня схватят, я уйду к Тери. Ты выбьешь у меня из-под ног табуретку. Потом постоишь рядом. Будешь считать до тысячи девятисот семидесяти пяти, только потом на меня посмотришь.

— Подожди. Время еще не пришло.

— А что нам делать?

— Сидеть тут, на скамье.

— Время придет когда-нибудь?