Голубятня на желтой поляне - Владислав Крапивин

Учительница вышла на школьное крыльцо. Над ним качалась от ветра голая лампочка, но в пяти шагах было уже темно. И вьюжно было, и холодно. Учительница поёжилась: до лавки три квартала. "Не опоздать бы", — подумала она. И ощутила крайнюю досаду, когда из темноты шагнул заснеженный бородатый человек и сказал:

— Прошу прощения. Не смогли бы вы проводить меня к директору?

Бестолковые пятиклассницы порвали ёлочные бусы. Теперь Данка сидела на ящике из-под игрушек и надевала блестящие шарики и висюльки на новую капроновую нитку. Алька торчал на трёхметровой стремянке. Он развешивал на ветках стеклянные сосульки и звёзды из жёлтой фольги, похожие на подсолнухи. Повесив игрушку, он обязательно спрашивал с высоты:

— Яр, ну как?

— Нормально. Только не загреми, — с беспокойством отзывался Яр и поглядывал на дверцу у сцены. Там была комнатка, в которой ребята готовили гирлянду. Наконец появился Чита. Он сказал:

— Переключатель искрит, надо перепаять. Ничего, это быстро…

Открылась большая дверь, и недовольный голос учительницы произнёс в коридоре:

— Директор Яр, к вам пришли.

В зал шагнул человек в барашковой шапке и заснеженном пальто. Бородатый. Борода была светлая, подстриженная аккуратным квадратом. Пахнуло холодом.

Пахнуло холодом не из открытых дверей, а словно отовсюду. Яру показалось, что кто-то незаметно и быстро вынул из окон двойные стёкла. У Данки посыпались с нитки бусины (к счастью, не на пол, а в подол). Сверху, от Альки, упал и глухо лопнул на полу серебристый шар.

— Растяпа. Уже четвёртый, — быстро сказала Данка, хотя это был первый разбитый шар.

— Ничего подобного, третий, — отозвался Алька и стал сбивчиво насвистывать.

Яр посмотрел на Читу. Чита коротко зевнул и прислонился к стене у дверцы. Он стоял в небрежной позе и разглядывал ёлочную верхушку. Левую ладонь держал за спиной, правую — у брючного кармана. Карман кругло оттопыривался, будто в нём лежало яблоко.

— Прошу прощения, директор Яр, — хрипловато сказал в бороду незнакомец. — Я не решился бы на это бесцеремонное вторжение, если бы не крайняя нужда.

— Проходите, — сказал Яр, стараясь задавить в себе тоскливое ожидание беды. — Можете раздеться… Можете даже снять бороду, если она вам мешает. На роль Деда Мороза вы всё равно не тянете.

— Не тяну, — согласился гость. — Но борода натуральная… насколько это возможно.

Он снял шапку, стряхнул с неё капельки. Размотал шарф. Медленно, по-стариковски, стянул пальто. Вешалки в зале не было, он положил одежду на стулья у входа. Выпрямился. Теперь он был похож на пожилого профессора: аккуратная седоватая прическа, отутюженный пиджак, что-то вроде университетского значка на лацкане. Широкая борода наполовину закрывала тёмно-малиновый галстук.

Бледноватое лицо "профессора" было добродушным, голубоглазым и вполне живым. Однако и в лице, и в речи его была та излишняя правильность, которая резанула тревогой Яра и ребят. Даже Данку и Альку, хотя они знали т е х только по рассказам.

— Где мы можем побеседовать, Ярослав Игоревич? — осведомился "профессор".

— Здесь, — сказал Яр.

— Но… — "Профессор" посмотрел на ребят.

— Ничего, — сказал Яр. — Они в курсе. Это те, кто был в крепости.

— А! — произнёс "профессор" с чисто человеческой ноткой. С уважением и сдержанной грустью. — Это ваши бойцы…

— Да, — сказал Яр. Он шагнул к окну, снял с шахматного столика коробку с ёлочной мишурой, придвинул два стула.

— Садитесь.

— Благодарю… — Гость сел, аккуратно поддёрнув на коленях отглаженные серые брюки. Стало тихо. Чита смотрел на ёлочную верхушку. Алька с очень беззаботным видом укреплял на ветке золотистого петуха. Данка вновь собирала бусы.

"Профессор" наконец сказал:

— Я понимаю, что мой визит слегка портит вам предпраздничное настроение…

— Не скрою, портит, — отозвался Яр. — Но ещё больше удивляет. Не думал, что после того… инцидента на почтамте кто-то из вас решится на прямой контакт с нами.

Гость задумчиво похлопал по столику узкой ладонью.

— Пришлось, Ярослав Игоревич… А почему бы и нет? Мы же не враги. Нас столкнули роковые обстоятельства, но, если разобраться, нам совершенно нечего делить в этом мире. Мы можем жить, не мешая друг другу и даже помогая…

— Да? — ровным голосом сказал Яр.

— Я понимаю… Были горькие эпизоды, были потери… Но в итоге вы оказались победителями! Ярослав Игоревич! В последнем конфликте вы ликвидировали одного из наших… гм… представителей. Хотя со всех точек зрения он был неуязвим.

— Сам полез, — подал голос Чита.

— Разумеется! — воскликнул "профессор". — Кто же спорит, что ваши действия были логичны и справедливы!

— Мы звали его "Наблюдатель", — без улыбки сказал Яр. — По-моему, он был большой дурак.

— Безусловно! — весело согласился "профессор". — Безнадёжный болван. Это и понятно, всего единица.. Не его жаль, а то, что он так бездарно провалил манёвр. А главное, что не успел проинформировать нас, какое оружие вы применили. Казалось, что такого оружия не существует. Увы, оно есть, и нас это до сих пор озадачивает. Говорю вам это вполне откровенно.

Яр незаметно взглянул на Читу. Чита смотрел на верхушку ёлки. Но губы у него чуть шевельнулись.

Яр с усмешкой спросил:

— А что значит "единица"? Какая-то мера интеллекта?

— В известной степени… Если интересно, я могу пояснить.

Яр сел поудобнее, давая понять, что ему интересно.

— Видите ли, мы во многом отличаемся от гуманоидных цивилизаций, к которым принадлежите вы, — доброжелательно и чуть печально сказал гость.

— Это заметно, — с ехидцей отозвался Яр. Его тоскливое беспокойство приутихло, и теперь ему было по-настоящему любопытно.

— Я имею в виду не мораль и не цели нашей деятельности, а чисто физическую сущность, — терпеливо разъяснил "профессор". — Наша осознавшая себя общность состоит как бы из атомов разума. Из сгустков энергии мысли… Есть представители, которые, как простейшие молекулы, состоят из одного такого атома. А есть "молекулы", напоминающие колоссальные скопления… Я, конечно, упрощаю, чтобы объяснить доступнее…

— Вы объясняете вполне популярно, — сказал Яр. — А позвольте поинтересоваться: сколько этих самых сгустков разума заключено лично в вас?

"Профессор" улыбнулся, как улыбаются взрослые, когда слышат бестактный вопрос ребёнка. Но ответил почти без задержки:

— Не вижу смысла скрывать: семьсот двадцать девять.

— Ого, — сказал Яр.

— Чего ж такое неровное число? — высказался наверху Алька. — Хотя бы до семисот тридцати дотянули…