Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков

В результате редкая моя встреча с читателями обходится теперь без вопросов: а не сорвётся ли Башмаков вниз, сумеют ли соединёнными усилиями жена и любовница спасти этого милого никудышника? Как-то я зашёл по делу в отделение Сбербанка, сотрудница стала колдовать с моим вкладом, потом как-то странно на меня посмотрела, перечитала фамилию в сберкнижке и спросила:

– Это вы написали «Замыслил я побег…»?

– Ну я…

– А мы уже несколько дней тут спорим. Одну минуточку!

Она куда-то убежала, а вернулась с группой взволнованных сослуживиц. Несколько мгновений они смотрели на меня жадными начитанными очами, а потом, перебивая друг друга, стали вопрошать:

– Тапочкин разобьётся?

– Жена его простит?

– Вета на самом деле беременна или обманывает?

– Башмаков вернётся к жене или уйдёт к любовнице?

– Умоляю, не убивайте Джедая!

Пришлось провести стихийную читательскую конференцию, на час парализовав работу сберкассы.

Скажу по совести: с одной стороны, такие вопросы меня раздражают, ибо, подвесив героя, я, как мне думалось, переосмыслил и развил гоголевского Подколёсина, от предсвадебных душевных сомнений выпрыгнувшего в окно. Однако такое участие читателей в судьбе Тапочкина косвенно подтверждает факт: мне удалось уловить и запечатлеть живой, волнующий образ, даже тип. А это очень важно для сочинителя! Ведь новое слово в литературе – это прежде всего новый герой. Те, кто полагает, будто новаторство заключается в том, чтобы кропать тексты без точек и запятых, – или глупы, или неграмотны, или и то и другое вместе. В общем, идя навстречу озабоченным читателям, я решил в романе «Грибной царь» дорассказать, чем же закончилось висение моего эскейпера на балконе.

Ещё меня часто спрашивают о том, как я отношусь к 8-серийному телевизионному фильму, снятому по роману «Замыслил я побег…» режиссёром Мурадом Ибрагимбековым. Вообще-то первоначально продюсер Юрий Мацук вёл переговоры с Сергеем Урсуляком, тогда только начинавшим свою карьеру. Этот талантливый режиссёр, как принято выражаться, буквально «влюбился в материал» и очень хотел снять кино. Вроде ударили по рукам, оставалось лишь вступить в договорные отношения. Я обрадовался несказанно. Но тут на горизонте появился знаменитый кинодеятель, участвовавший с создании «Белого солнца пустыни», – Рустам Ибрагимбеков и настойчиво порекомендовал своего племянника Мурада, обещая собственноручно написать сценарий. Мацук не устоял, перестал отвечать на звонки Урсуляка, а мне сказал, что тот в последний момент отказался от проекта. Я, конечно, огорчился. Правда выяснилась лет через пять, когда, оказавшись с Урсуляком на одном кинофестивале, я попенял ему на давний отказ. Он же, возмутившись, сообщил, как всё было на самом деле, и признался: «Я до сих пор жалею, что не снял ваш «Побег».

Сценарий, написанный, уж конечно, не Рустамом, оказался халтурой, и я вынужден был переписать его от начала до конца. Мурад с молодым энтузиазмом взялся за дело, пригласив известных актёров: Екатерину Редникову, Олесю Железняк, Михаила Полицеймако, Марину Голуб, Юрия Чернова, Виктора Проскурина, Дмитрия Письменного, Юлию Новикову, Валерия Баринова, Татьяну Васильеву, Алексея Жаркова, Сергея Плотникова, Елену Полякову, Юрия Нифонтова, Николая Пенькова и других. В 2005 году ленту показали на Первом канале, поменяв пушкинскую строку «Замыслил я побег…» на безликое, много раз использовавшееся в кинематографе название «Побег». Я пытался спорить, но легче внушить неандертальцу общечеловеческие ценности, чем убедить телепродюсера не трогать многосмысловое авторское заглавие. Рекламу надвигающегося сериала разместили на стеклянных плоскостях московских транспортных остановок, и я, перемещаясь по городу, старался не смотреть на лезший всюду в глаза пресловутый «Побег».

Когда фильм вышел в эфир, стало ясно: цензура у нас никуда не делась, она благополучно пережила крушение «коммунистической деспотии». Были вырезаны невинные эротические сцены, что, впрочем, объясняется борьбой за общественную нравственность, основательно расшатанную тем же самым телевидением, которое на протяжении десятилетия любило в утренних семейных воскресных передачах пофилософствовать о тяжком хлебе ночных бабочек и странностях однополой любви. Но из фильма были выброшены ещё и все сцены, касающиеся странностей августовского путча 1991 года и антиконституционного ельцинского переворота октября 1993-го. Вот такое демократическое ТВ.

Сказать, что фильм не удался, я не могу. Однако тот диалог стилей, который возможен в литературном произведении, будучи перенесён в кино, оборачивается безжанровостью и сбивает столку зрителей. У меня, кстати, большой опыт по части экранизаций, начиная с нашумевшего фильма «ЧП районного масштаба» Сергея Снежкина. Вместе с «Маленькой Верой» Василия Пичула эта лента в 1988 году стала символом перестроечного кино: и в смысле смелости, и в смысле злобного мифотворчества по отношению к советской цивилизации. Вот и Мурад, воссоздавая доперестроечные времена, прежние коллизии и типажи, руководствовался не столько моим романом, сколько штампами, которые успели сформироваться в постсоветский период. К моему удивлению, режиссёр, выходец из элитарного бакинского клана, плохо знал советские реалии и русский московский уклад, то есть ту среду, где разворачиваются события семейной саги. После просмотра чернового монтажа я с удивлением спросил:

– Мурад, а почему у тебя в райкоме комсомола везде висят портреты Маркса?

– Разве не висели?

– Конечно, нет. В 20-е годы, может, и висели. А в 80-е только Ленин – в зале заседаний, генсек – в кабинете первого секретаря, а в рабочих комнатах – Макаревич какой-нибудь, «Песняры», София Ротару… Ты разве никогда не был в райкоме?

– Нет.

– Как это так? За границу ты же выезжал?

– Выезжал.

– Значит, за характеристикой в райком всё-таки приходил!

– Нет. Мне домой приносили.

Всё-таки творческому деятелю лучше являться на свет в семьях попроще: жизненный обзор шире.

Между тем с чувством известного самодовольства могу сообщить: почти все мои романы и повести экранизированы. Впрочем, я выразился неверно. Правильнее сказать: по мотивам моих сочинений снято кино. В одних случаях, как в фильме «Сто дней до приказа» Хусейна Эркенова, от первоисточника осталось не больше, чем от героя Гражданской войны Сергея Лазо, брошенного врагами в паровозную топку. В других случаях режиссёры отнеслись к литературному материалу с большим пиететом. Это прежде всего «Апофегей» и «Козлёнок в молоке». Но такого, чтобы можно было воскликнуть: «Это я, я на экране!» – пока ещё не случалось. И скорее всего, никогда не случится, ибо от экранизации нужно ждать не подобия (оно в принципе невозможно), а соответствия. И ещё экранизации, даже не очень успешные, расширяют круг читателей. А если, посмотрев фильм, люди говорят: «Книга лучше!» – это не только комплимент автору, но и лишнее подтверждение неправоты Ленина: из всех искусств важнейшим была и остаётся литература, а театр, кино, телевидение – всего лишь живые тени изящной словесности.