Тело помнит все - Бессел ван дер Колк

Как объясняет Ричард Шварц:

«Внутренняя система жертвы насилия отличается от обычной системы отсутствием эффективного управления, абсурдными правилами функционирования системы и отсутствием какого-либо баланса или гармонии. Как правило, отдельные ее части работают на основе устаревших допущений и убеждений, порожденных детским насилием – например, убеждения в том, что до сих пор крайне опасно раскрывать секреты о том, что человек пережил в детстве». (15)

Шварц делает два заявления, которые переносят концепцию самоосознанности на активное управление. Первое заключается в том, что «Я» не нужно заново создавать. Под поверхностью защитных частей «Я» у перенесших травму людей лежит неповрежденная сущность, уверенное, любопытное и спокойное «Я», сбереженное от разрушения различными защитниками, появившимися с целью обеспечить выживание. Как только эти защитники поймут, что могут безопасно разъединиться, «Я» появится самопроизвольно, и эти части могут стать союзниками в процессе выздоровления.

Вторая идея заключается в том, что это осознанное «Я» не является просто пассивным наблюдателем, а способно помочь в реорганизации внутренней системы, а также во взаимодействии между отдельными частями так, чтобы помочь этим частям поверить, что внутри есть кто-то, способный со всем справиться. Опять-таки, нейробиологические исследования показывают, что это не просто образное представление. Методики самоосознанности увеличивают активность медиальной префронтальной коры, одновременно снижая активность таких структур, как миндалевидное тело, которые провоцируют наши эмоциональные реакции. Это увеличивает нашу способность контролировать эмоциональный мозг.

Принося еще больше воодушевления, чем отношения между психотерапевтом и беззащитным пациентом, ВСС-терапия делает упор на развитии внутренних отношения между «Я» и различными защитными частями. В данной модели лечения «Я» не только пассивно наблюдает, как это происходит в различных методиках медитации – оно играет активную управленческую роль. «Я» выполняет роль своеобразного дирижера оркестра, помогающего всем частям действовать гармонично, создавая симфонию, а не какофонию.

Задача психотерапевта – помочь своим пациентам разделить эту невразумительную мешанину на отдельные сущности, чтобы они могли сказать: «Эта часть меня ведет себя как маленький ребенок, а эта часть более зрелая, но чувствует себя жертвой». Им могут не нравиться многие из этих частей, однако, определив их, им гораздо проще с ними совладать. Следующая задача – это призывать пациентов просто просить каждую защитную часть при ее появлении временно «отступить», чтобы можно было увидеть, что именно она защищает. Когда это происходит снова и снова, эти части начинают отделяться от «Я», предоставляя возможность для осознанного наблюдения за собой.

Пациентов просят определить, какие части задействованы в текущей наблюдаемой проблеме, такой как чувство собственной никчемности, чувство отверженности или навязчивые мысли о мести. Когда они спрашивают себя: «Что внутри меня испытывает эти чувства?», им в голову может прийти некий зрительный образ (16). Возможно, подавленная часть будет выглядеть, как брошенный ребенок, либо старик, или же как заботящаяся о раненом медсестра; мстительная часть может явиться в образе морского пехотинца или члена уличной банды.

Затем психотерапевт спрашивает: «Что вы чувствуете по отношению к этой (печальной, мстительной, напуганной) части себя?» Так подготавливается почва для осознанного самонаблюдения путем разделения «вас» и рассматриваемой части. Если пациент ответит что-нибудь резкое, например «Я ненавижу ее», то это даст психотерапевту знать, что с «Я» смешалась еще какая-то часть. После этого он может спросить: «Попробуйте попросить отступить ту часть, от которой исходит эта ненависть». Затем защитную часть обычно благодарят за ее бдительность, заверив ее, что она может вернуться, когда понадобится. Если защитная часть поддается на уговоры, то задается следующий вопрос: «Что вы чувствуете теперь к (прежде отвергнутой) части?» Пациент, скорее всего, скажет что-нибудь в духе: «Мне интересно, почему она такая (грустная, мстительная и т. д.)». Так подготавливается почва для того, чтобы получше познакомиться с этой частью – например, узнать у нее, сколько ей лет, почему она чувствует так, а не иначе.

Как только у пациента набирается критическая масса его «Я», подобные диалоги начинают происходить самопроизвольно. На этом этапе лечения важно, чтобы психотерапевт перестал активно участвовать в процессе, поглядывая за другими частями, которые могут помешать, или изредка задавал такие вопросы, как «Что вы скажете этой части об этом?», или «Куда вы хотите отправиться теперь?», или «Что, как вам кажется, следует сделать дальше?» или же все тот же неизменный вопрос «Что вы теперь чувствуете по отношению к этой части?»

Джоан обратилась ко мне за помощью по вопросу неконтролируемых перепадов настроения, а также чувства вины из-за многочисленных интрижек, самая последняя из которых была с ее инструктором по теннису. Как она сама выразилась на нашем первом сеансе: «Из первоклассного профессионала своего дела я превращаюсь в хныкающего ребенка, потом в бешеную сучку, затем в безжалостную машину по уничтожению еды, и все это в течение десяти минут. Я уже и не знаю, кем из них я являюсь в действительности».

К этому моменту во время сеанса Джоан уже успела раскритиковать рисунки на обоях в моем кабинете, расшатанную мебель, а также заваленный хламом рабочий стол. Нападение было ее лучшей защитой. Она готовилась снова пострадать – я ведь наверняка ее подведу, как это сделало столько людей до меня. Она знала, что для эффективной психотерапии ей нужно было ослабить оборону, так что решила проверить, смогу ли я стерпеть ее гнев, страх и стенания. Я понял, что единственный способ преодолеть ее защитное поведение – это проявить особый интерес к подробностям ее жизни, оказать решительную поддержку в связи с рисками, которые она взяла на себя, заговорив со мной, а также продемонстрировать, что я принимаю те ее части, которых она больше всего стыдится.

Я спросил у Джоан, заметила ли она в себе ту часть, что любит критиковать. Она подтвердила, что заметила, и тогда я спросил, что она чувствует по отношению к этому внутреннему критику. Этот ключевой вопрос позволил ей начать отделяться от этой части и обращаться к своему «Я». Джоан ответила, что она ненавидит критика, так как он напоминает ей мать. Когда я поинтересовался, что может защищать эта склонная к критике часть, на смену злобы пришли любопытство и задумчивость: «Непонятно, почему она считает необходимым называть меня теми же ругательствами, что называла меня мать, а то и похуже». Она рассказала, как боялась в детстве мать – ей казалось, что она все делает не так. Ее внутренний критик явно был управляющим[60]: он не только защищал Джоан от меня, но и пытался опередить с критикой ее мать.