Тело помнит все - Бессел ван дер Колк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нэнси Шадик работает ревматологом в Объединенном бостонском медицинском центре (Boston’s Brigham and Women’s Hospital). Она проводит медицинские исследования ревматоидного артрита (РА)[61], а также проявляет огромный интерес к тому, как ее пациенты переносят болезнь. Узнав про ВСС на семинаре с участием Ричарда Шварца, она решила использовать эту терапию в исследовании эффективности психосоциальной помощи для больных РА.
Ревматоидный артрит – аутоиммунное заболевание, вызывающее воспалительные реакции по всему телу, которые приводят к хронической боли и потере подвижности. Лекарства способны замедлить течение болезни и принести частичное облегчение от боли, однако лечению она не поддается, и жизнь с РА может привести к развитию депрессии, тревоги, чувства одиночества и общему ухудшению качества жизни. Я следил за этим исследованием с особым интересом из-за обнаруженной мной связи между психологической травмой и аутоиммунными болезнями.
Совместно со старшим специалистом по ВСС-терапии Нэнси Соуэлл доктор Шадик организовала проведение девятимесячного рандомизированного исследования, в ходе которого одна группа пациентов с РА проходила групповые и индивидуальные сеансы ВСС-терапии, в то время как контрольная группа получала регулярные электронные письма и телефонные звонки касательно симптомов болезни и борьбы с ними. Обе группы продолжили принимать свои обычные лекарства и проходили регулярный осмотр у ревматологов, которые не знали, к какой группе принадлежали пациенты.
Целью первой группы было научить пациентов принимать и понимать свой неизбежный страх, беспомощность и злость, а также относиться к этим чувствам, как к членам их собственной «внутренней семьи». Они обучались навыкам ведения внутреннего диалога, который должен был научить их распознавать свою боль, определять сопровождающие ее мысли и эмоции, а затем взаимодействовать с этими внутренними состояниями с интересом и состраданием.
Вскоре всплыла одна существенная проблема. Подобно многим перенесшим травму людям, пациенты с РА были подвержены алекситимии. Как позже сказала мне Нэнси Шадик, они никогда не жаловались на свои боли и ограниченность в движениях, пока они не становились невыносимыми. Когда их спрашивали, как они себя чувствуют, пациенты практически всегда отвечали «нормально». Их стоические части определенно помогали им справляться с болезнью, однако эти управляющие также удерживали их в состоянии отрицания. Некоторые настолько сильно подавляли свои ощущения и эмоции, что не могли эффективно взаимодействовать со своими врачами.
Чтобы сдвинуться с мертвой точки, наставники в театральной манере знакомили пациентов с различными частями их системы «Я»: они переставляли мебель и реквизит, которые олицетворяли управляющих, изгнанных и пожарных. В течение следующих нескольких недель участники начали рассказывать про управляющих, которые заставляли их «терпеть, стиснув зубы», потому что никому не интересно слышать их жалобы.
Затем, когда они просили свою стоическую часть отступить, они распознавали озлобленную часть, которой хотелось кричать и крушить все вокруг, апатичную часть, которой не хотелось вставать с кровати, а также изгнанного, который считал себя никчемным, так как ему не разрешалось говорить. Как оказалось, практически всех из них в детстве затыкали, и им приходилось оставлять свои потребности при себе.
Индивидуальные сеансы помогли пациентам применять модель внутренних частей к повседневным проблемам. Так, например, одна женщина сталкивалась с проблемами на работе: ее «управляющий» настаивал, что она должна работать изо всех сил, пока не обострится РА. С помощью психотерапевта она осознала, что может заботиться о себе, не доводя себя до изнеможения.
Обе группы проходили обследование трижды за девять месяцев исследования, а потом еще раз год спустя. По окончании девяти месяцев первая группа продемонстрировала значительные улучшения по таким показателям (по их собственной оценке), как боли в суставах, физическая дееспособность, самосострадание и общий уровень боли, по сравнению с контрольной группой. Кроме того, они стали менее подавленными и больше верили в себя и свои силы. Обследование год спустя показало, что первой группе удалось закрепить результат по уровню воспринимаемой боли и симптомам депрессии, хотя объективные медицинские тесты больше не фиксировали улучшений по показателям боли и дееспособности. Другими словами, изменилась прежде всего способность пациентов жить со своей болезнью. Шадик и Соуэлл заключили, что ключевым фактором эффективности ВСС-терапии был ее упор на самосострадании.
Это было не первое исследование, показавшее, что психологическое вмешательство может помочь пациентам с РА. Когнитивно-поведенческая психотерапия и методики самоосознанности также продемонстрировали свою эффективность в борьбе с болью, воспалением суставов, физической недееспособностью и депрессией (19). Тем не менее ни в одном из этих исследований не был задан самый главный вопрос: способствует ли увеличение уровня психологической защищенности и комфорта нормализации работы иммунной системы?
Питер работал онкологом в престижном академическом медицинском центре, который регулярно признавался одним из лучших в стране. Благодаря регулярным занятиям сквошем он был в прекрасной физической форме, а его самоуверенность порой переходила в заносчивость.
Этот человек явно не страдал от ПТСР. Придя ко мне в кабинет, он заявил, что просто хочет узнать, как помочь своей жене быть менее «обидчивой». Она угрожала уйти от него, если он не разберется со своей, как она это называла, бессердечностью.
Питер заверил меня в неадекватности ее восприятия, так как у него явно не было проблем с проявлением эмпатии по отношению к пациентам. Ему нравилось говорить про свою работу, он гордился тем фактом, что ординаторы и старшие врачи отчаянно боролись за возможность работать под его началом, а также слухом о том, что персонал его побаивается. Себя он называл предельно честным, настоящим ученым, человеком, который просто смотрел фактам в лицо и – он бросил многозначительный взгляд в мою сторону – снисходительно относится к человеческой глупости. У него были высокие требования к людям – в том числе и к самому себе, и он заверил меня, что не нуждается ни в чьей любви, только в уважении.
Питер также рассказал мне, что стажировка в психиатрии во время учебы на медицинском убедила его, что психиатры – те еще шарлатаны, а одна смена в семейной психотерапии окончательно закрепила у него это мнение. Он выражал презрение к людям, которые обвиняли в своих проблемах родителей или общество. Хотя ему и самому в детстве пришлось несладко, он был решительно настроен никогда не воспринимать себя как жертву.
Хотя непроницаемость и любовь к точности Питера мне и были по душе, я задумался о том, не обнаружим ли мы в итоге то, с чем мне так часто приходится сталкиваться: внутренних управляющих, помешенных на власти, которые обычно создаются для защиты от чувства беспомощности.