Ратоборцы - Алексей Югов

Вспомнив об отце, Дубравка почувствовала, как покраснела. «Разве укроется от отца? – мелькнуло у нее в душе. – Нет, пусть лучше пока не приезжает!.. А сейчас придет он, Александр! – подумалось ей вновь с каким-то блаженным и озорным ужасом. – Придет проститься, быть может, в последний, в последний раз!.. Хочет ехать в Орду, к Сартаку… Царица небесная, сохрани же ты мне его!.. Сохрани!..»

Дубравка открыла глаза и, сжав руки, молитвенно глянула на белокурые облака. Рычанье собаки заставило ее обернуться. «Это он, Александр!» Дубравка затаила дыханье, и плечи ее дрогнули от предвкушения счастья. Однако как странно сегодня ведет себя Волк! Пес не только не обрадовался, – напротив, жесткая, волчья шерсть его встала дыбом, он вскочил и насторожился в сторону леса, готовый кинуться на того, кто вот-вот должен был выйти из леса.

На поляну вышел Андрей. В его руке был маленький туесок. Быть может, никогда еще душа Дубравки не испытывала столь горького разочарованья! Княгиня нахмурилась. Ничего не подозревая, Андрей приветственно простер к жене свободную от туеска правую руку. Волк ощерился и зарычал.

Князь остановился.

– Уйми ты его, княгиня! – раздраженно произнес он.

Дубравка прикрикнула на пса. Однако на сей раз ее властный голос не оказал воздействия на Волка: по-прежнему рыча и словно бы в каком-то щетинном ошейнике – так поднялась у него шерсть! – пес медленно подступал к непрошеному пришельцу.

Гнев собаки заставил Дубравку вскочить на ноги.

– На место!.. Туда!.. – крикнула она звонко, указывая на куст. И подчинившийся нехотя Волк побрел, озираясь на Андрея, однако улегся, должно быть «на всякий случай», ближе к Дубравке, чем лежал до того.

– Однако же и сторож у тебя, – сказал, покачивая головою, Андрей, – не подступись!

Он подошел к Дубравке и протянул ей туесок с березовым соком.

– Саша не придет, – сказал он, – там мужики к нему пришли: землемерца требуют, межника… Велел мне проведать тебя, отнести сок…

Дубравка протянула руку за туеском, но то ли Андрей поторопился выпустить из своей руки, то ли она замедлила принять, но только туесок, полный соку, выскользнул и упал на землю. Сок разлился.

– Княгиня!.. – укоризненно воскликнул Андрей. – Да ведь это теперь дороже кипрского! Ведь ты знаешь, березы больше не дают сока…

– Ах, не помогает он мне, этот ваш березовый сок! – с досадливой морщинкой на лбу отвечала Дубравка.

– Но ведь ты же сама говорила, что помогает, и очень!

– Не хотела обижать Александра, – ответила она, обрывая разговор.

– Да, кстати, – сказал Андрей Ярославич, – Александр велел тебя звать: может быть, поедем верхом, все трое? Он уже приказал для тебя оседлать Геру.

– Скажи ему, что я никуда не поеду! – жестко отвечала она. – Хочу побыть здесь одна. У меня голова болит. Господи! – со слезами раздраженья воскликнула она. – Даже и здесь не дают покоя!

Сказав это, Дубравка отвернулась от мужа и быстро пошла вдоль берега. Андрей растерянно посмотрел ей вслед и затем двинулся было к тому месту под березой, где сидела она, чтобы взять и понести за ней коврик, плащик и книгу. Грозное рычанье остановило его: это Волк предупреждал: «Не тронь! А то будет плохо!»

– Экая чертова собака! – проворчал князь и, вздохнув, повернул в сторону леса.

Волк ринулся догонять свою госпожу.

А тот, кого так страстно и столь тщетно ожидала она, – Александр, он уже и шел было к ней, однако, не пройдя половины приозерного леса, остановился и повернул обратно к дворцу.

Это произошло так.

Александр подходил к мостику через Трубеж, возле впадения речки в озеро. Отрадно было дышать запахом водорослей, остановившись в тени переплетавшихся между собою ветел, бузины и черемухи.

Где-то текал и закатывался серебряною горошиною соловей. Александр вслушался: «Где-то здесь!..» Ступая осторожно, он приблизился, раздвигая бережно ветви, и увидел неожиданно в кустах и самого певуна: серая кругленькая птичка, забывшаяся в звуке, как бы изнемогавшая от него. Александр, опасаясь, что спугнет соловья, осторожно привел ветви на их прежнее место. «Ведь какой малыш, – подумал он, улыбнувшись, – а разговору-то, а песен-то о нем!.. А ну послушаем тебя хоть раз по-настоящему, а то все некогда да некогда!..»

И Невский остановился и стал слушать.

…Сначала как бы насыщенный, налитой, какой-то грудной звук – некое округлое теканье неизъяснимой певческой чистоты звука: словно бы эта ничтожная птичка задумала дать людям непревзойденный образчик пенья. И вдруг срыв к сиплому и частому, опять-таки насыщенному какому-то, сасаканью…

И все ж таки ясный, прозрачный звук преобладает. «Да, это сильно хорошо, – прошептал Александр. – Почему же это я раньше не обращал никакого вниманья? А ведь сколько ж, бывало, носились в этом лесу ребятишками!..» Он приготовился слушать еще. Вдруг соловей умолкнул, и слышно было, как шорохнул крылышками по кустам, перелетая в другое место: кто-то спугнул. И в тот же миг до слуха Александра донеслись два мужских, грубых и сиплых голоса.

Князь нахмурился: по голосу да и по самому складу речи слышно было, что разговаривают меж собою мужики. А никому не велено было из чужих, из посторонних, проходить княжеским лесом или захаживать в него. «Надо будет спросить сторожей!» – подумал, хмурясь, Невский.

Прошли близко, но по ту сторону ручья. И вот о чем они говорили.

– Чего тут! – с горьким, раздраженным смехом говорил один. – Он хотя и вернется с рыбалки, муженек-то, невзначай, а в двери к себе не посмеет стукнуть, коли узнает, кто у его женки сидит. Ведь легко сказать: сам князь, да и великой!..

– Знамо дело: кажному лестно! – подтвердил другой, и оба хохотнули.

Александру щеки обдало жаром.

«Что такое, что такое?» – мысленно вопрошал он себя, в стыде и в негодованье. А самому уж ясно было, что это о его брате говорится, об Андрее.

«Господи! – подумал он с отвращением. – И здесь уж, у меня, шашни с кем-то завел!..»

А смерды меж тем продолжали разговор, удаляясь.

Буря смутных, тяжелых чувств душила князя. «А сам, а сам-то ты, княже Александре? – вслух восклицал он, гневно допрашивая себя, зовя к ответу. – Обумись! Бракокрадцем стать хочешь!..»

И вспомнились ему слова старика Мирона: «Да ведь как же, Олександра Ярославич? Ведь он же у меня – большак! Он все равно как верея у ворот: на нем все держится!»

Ломая и отшвыривая бузину и орешник, он стал выбираться на тропинку, что вела обратно ко дворцу.

В домашнем обиходе и у Андрея и у Александра Ярославичей, после их возвращения от Менгу, императора Монголии и Китая, был принят чай, правда, для особо чтимых или близких гостей. Этого напитка еще не знали, да и остерегались другие князья. Епископ ростовский осуждал питье чая, однако несмело, и оставил сие до прибытия владыки. А Кирилл-митрополит, ознакомясь с «китайским кустом» и отведав чая из рук своей ученицы, нашел напиток превосходным и спокойно благословил его. «Не возбраняю даже и в посты, – сказал он, – ибо не скоромное, но всего лишь былие земное!»