Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь - Диана Чемберлен

Снизив скорость, я проехала мимо дедушкиной скамейки, той самой, на которой одной памятной ночью сидели папа и Амалия. По-моему, ее обновили. Может, даже вовсе заменили на новую, украсили витиеватой резьбой и выкрасили под красное дерево. Ту ночь я провела со Стейси Бейтман. После папиной смерти я ни разу не разговаривала со Стейси. Я не звонила ей, и она не звонила мне, и это было прекрасно. Она внесла свою большую долю в то кошмарное лето. Меня раздражало даже ее имя. Эйден работает с женщиной по имени Стейси, и всякий раз, когда он упоминает ее имя, по моему телу пробегают мурашки. Та же история с именем Крис. Когда я была беременна, Эйден предложил, если родится мальчик, назвать его Кристофером. Ничего не получилось.

Скамья осталась позади, и мое сердце забилось, когда я поняла, что приблизилась к тропе, ведущей к сторожке. Я не имела ни малейшего желания увидеть еще хоть раз в жизни этот каменный домик. Кроме того, учитывая перемены в Моррисон-ридже, сомнительно, что он еще существует.

Проезжая мимо аллеи, сворачивающей к старой невольничьей хижине, я мельком подумала о том, кто может там жить, хотя желания выяснить это не появилось. Вскоре показался бабулин дом. Остановив машину перед ним, я потрясенно оглядывалась кругом. С левой стороны от дома весь лес вырубили, устроив там парковочную стоянку, сейчас наполовину заполненную автомобилями – большинство, похоже, минивэны. Перед кирпичным домом – очередная помпезная вывеска. Золотая надпись сообщала, что в доме находится «КЛУБНЫЙ ОТЕЛЬ». Несмотря на закрытые окна, я слышала доносившиеся из-за дома детские вопли. «Должно быть, там теперь какой-нибудь бассейн, – подумала я. – Или шикарная игровая площадка».

Бедная бабуля. Я вновь тронулась с места. Может, и слава богу, что она умерла, не дожив до таких новшеств. Перемены в Моррисон-ридже разбили бы ей сердце.

Я решила, что увидела достаточно. Сделав круг по подъездной дорожке «Клубного отеля», я вернулась на кольцевую дорогу и направилась к своему бывшему дому. На встречу с Норой.

* * *

Я опять едва не проехала поворот к дому, в котором выросла. Свернув налево, я увидела, что нашу, все такую же узкую подъездную дорогу по-прежнему затеняют кроны деревьев, хотя теперь она тоже покрылась асфальтом. Однако, когда сам дом появился в поле зрения слева от меня, я едва узнала его. За прошедшие двадцать лет Нора поменяла его цвет, с моего любимого небесно-голубого на маслянисто-желтый. Обновленный фасад выглядел вполне прилично, но он ничем не напоминал дом моего детства.

Остановившись на подъездной дорожке, я медленно вышла из машины. Не зная, в гараже ли сейчас Норина машина, я могла только надеяться, что Нора окажется дома. Поднимаясь по ступенькам на веранду, я заметила, что наши качающиеся белые кресла и диван сменили четыре коричневые деревянные кресла-качалки. Перемены порадовали меня. Мне не хотелось видеть знакомые вещи, способные навеять грустные воспоминания.

Мне оставалось подняться на верхнюю ступеньку крыльца, когда Нора распахнула дверь. Она выбежала на веранду и обняла меня, не вымолвив ни слова, и я поняла, что, должно быть, ей позвонил Расселл, и она поджидала меня. По силе ее объятий я сказала бы, что она действительно ждала меня больше двадцати лет. Я не могла поверить, что стою здесь в ее объятиях, хотя еще вчера в это время мысль о ней наполняла меня злостью.

– О, Молли, – прошептала Нора, уткнувшись в мои волосы. – Ты вернулась домой.

Меня охватили смешанные чувства. Две трети жизни я винила ее в смерти отца. А теперь я не понимала, кого винить. Может быть, винить некого. Может быть, обвинения в данном случае не имели смысла.

Я первая отстранилась от нее.

– Тебе позвонил Расселл?

Она кивнула и взяла меня за руку.

– Заходи, милая, – произнесла она таким глухим и слабым голосом, словно само произнесение этих слов отняло у нее последние силы.

Проследовав за ней в гостиную, я увидела за большими окнами в глубине столовой знакомый горный пейзаж. Ясно очерченные вершины на фоне яркого голубого неба. Такие прекрасные и до боли знакомые места. Я направилась к окнам, радуясь возможности на время ускользнуть от взгляда Норы, но, приблизившись к ним, увидела, что лесную долину, раскинувшуюся за нашим домом, расцветили новые крыши. Они слегка проглядывали между деревьями, и человек, незнакомый со старым пейзажем, мог бы их попросту не заметить. Мне же они казались бельмом на глазу. Я знала, что из наших наследственных двадцати пяти акров у Норы осталось только три. Она держалась дольше всех, но я вполне понимала, что в какой-то момент, осознавая перемены, произошедшие во всем Ридже, и не дождавшись от меня никаких вестей, она не видела особого смысла дольше цепляться за наш участок.

– Как все изменилось, – сказала я, повернувшись и взглянув на нее.

Стоя посреди комнаты с опущенными руками, она улыбнулась.

– Тебя не было здесь очень долго, – сказала она, и меня кольнуло чувство вины.

Нора пристально смотрела на меня. Я тоже пристально смотрела на нее, и меня удивило то, что я увидела. Я с трудом узнавала ее в этой женщине в черных легинсах, теннисных туфлях и синей майке, прикрытой серой толстовкой с капюшоном. На бледном гладком лице, едва тронутом морщинами, выделялись выразительные и сияющие голубые глаза. Хотя она осталась пепельной блондинкой, и ее волосы по-прежнему стягивались в короткий «конский хвост». Мне она запомнилась старой и довольно невзрачной, но сейчас она выглядела моложе и живее, чем во время моего отрочества. Если бы Грейс Келли дожила до шестидесяти пяти лет, то могла бы выглядеть именно так.

– Ты прекрасно выглядишь, Молли, – оценила она. – Но держу пари, что перелет утомил тебя. Хочешь чая со льдом? Или, может, кофе? Кофе уже заваривается.

– Кофе, пожалуйста, – попросила я. – Мне почти не удалось поспать в самолете.

Я последовала за ней на кухню. Обстановка там тоже изменилась, я никогда бы не узнала кухню моего детства. И, честно говоря, испытала облегчение. Мне не хотелось вспоминать былые трапезы за большим столом и кормежку папы в его кресле-коляске. Новая белая мебель гармонировала со светлыми кварцевыми столешницами, а все бытовые приборы поблескивали нержавеющей сталью. Изменилась и сама планировка.

– Ты еще работаешь фармацевтом? – спросила я, глядя, как Нора наливает кофе в кружки.

– В прошлом году вышла на пенсию, – покачав головой, ответила она и, достав из холодильника бутылочку молока, поставила ее на стол. – Я думала, что буду скучать без работы, но теперь у меня появилось так много новых увлечений. Теннис. Йога. Книжный клуб. Зумба. – Она улыбнулась. – И ты не поверишь, Молли, как много времени отнимает дом.

Она жестом предложила мне присаживаться за стол.

В моих воспоминаниях Нора выглядела совершенно по-другому. Я не могла представить ее на теннисном корте или на занятиях йогой. И кто такой Зумба? И вообще в ней появилась какая-то неоспоримая легкость.

– Мне совсем не понравилось, как изменился Моррисон-ридж, – сказала я, садясь за стол.