Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов

Это и понятно, есть рабочие-то еще неопытные. На десяток туляков — сотня новых, здешних, месяцев десять тому назад пришли на завод.

— И как работают?

— Хорошо работают. Вы вон поговорите с тем рабочим. Фамилия его Лезаров. С ним недавно случилось такое: надо было отработать одну деталь, такую деталь, без которой мог бы остановиться весь завод. Сменщик его заболел. И Лезаров не ушел от станка. Он стоял день, потом второй. Начали пухнуть ноги. Тогда он разулся и стал на пол босыми ногами... А своего-таки добился.

Я подошел к станку, за которым работал Лезаров. Он высокий, широкий в плечах, но с лица худ.

— Устаете?— спросил я и тут же понял, что вопрос мой наивен.

— А то как же?— просто ответил Лезаров.— Как не уставать? Конечно, устаем. Да ведь теперь по-другому-то и нельзя работать — война. Наши братья, поди-ка, как на фронте устают. А мы-то что ж, по курортам, что ли, будем ездить?— Он глубоко вздохнул и еще сказал: — В этом, брат, и есть святая обязанность наша — работай не покладая рук. Будете в столице, так и передайте: работают, мол, на далеком-то Урале. Народ работает... Вот что. Вместе с туляками работаем, с москвичами, с ленинградцами, с харьковчанами, с киевлянами...

— Вот они какие у нас,— уже входя в здание парткома, проговорил Николай Александрович.

1943

БОРЬБА ЗА МИР[26]

(Отрывок из романа) Глава вторая

1

В первый день войны, двадцать второго июня 1941 года, Николай Кораблев, простившись с семьей, с большой тревогой на душе вылетел из Кичкаса в Москву. Тут, наскоро сдав дела новому директору Макару Савельевичу Рукавишникову, он отправился в наркомат и вместе с наркомом в четыре часа утра был принят заместителем Предсовнаркома.

Зампредсовнаркома, как всегда бледноватый в лице, в конце беседы сказал:

— Мы вам, товарищ Кораблев, поручаем одно из самых сложных строительств. В кратчайший срок вы должны построить моторный завод, чтобы он как можно быстрее вступил в бой с агрессором. Мы вам даем право подбирать людей по своему усмотрению. И всячески... всячески будем вам помогать.

Николай Кораблев все это выслушал молча, спокойно, как будто дело шло о незначительном поручении, но как только вышел из Совнаркома, так вдруг сразу и почувствовал какую-то внутреннюю дрожь, чего с ним никогда не было. Он даже, задохнувшись, проговорил:

— Что это такое?

Идущий мимо него москвич остановился, предполагая, что вопрос к нему, и спросил:

— А что?

— Я... я не к вам,— ответил Николай Кораблев, все так же чувствуя, как у него внутри все дрожит.

Это было, конечно, и чувство гордости, что вот именно ему, молодому инженеру, поручено такое большое дело; но это было и чувство страха,— а справится ли он с таким огромным строительством? Но, вернее, это было то самое чувство, какое бывает у даровитых певцов, актеров, когда они выходят на сцену. Зная, что покорят публику, они все-таки волнуются, произнося про себя: «Я это сделаю хорошо. Я обязан это сделать хорошо». Вот такое, собственно, волнение овладело и Николаем Кораблевым, когда он вышел из Совнаркома. И он, так же, как и даровитый певец, актер, сказал:

— Я это сделаю хорошо. Я обязан это сделать хорошо.— С таким чувством он и отправился на вокзал.

Первую телеграмму о выезде на Урал он послал Татьяне, а затем стал рассылать телеграммы, письма своим знакомым инженерам, техникам, прорабам, которых ценил по прежним стройкам. Он каждому писал, приглашая его в Чиркуль, расхваливая место, и условия, и само строительство, хотя сам еще не знал ни места, ни условий. Он никому не писал о тех трудностях, какие придется испытать, потому что ему было известно — для настоящего строителя-романтика упоминание о трудностях так же оскорбительно, как оскорбительно для моряка упоминание о том, что во время плавания может подняться буря. И люди хлынули на Чиркульское строительство — с севера, с Волги, из Сибири, из Подмосковья. И он-то сам был особо рад, когда, приехав в Чиркуль, застал на месте Ивана Ивановича Казаринова, инженера, коренного жителя Урала.

Иван Иванович Казаринов, с огромной седеющей и свисающей на грудь головой, как будто она у него была налита чем-то тяжелым, по своему характеру был человек вспыльчивый, прямой и поэтому неуживчивый. Года два с половиной тому назад, закончив строительство авиазавода на Волге, Николай Кораблев, получив назначение на московский моторный завод, пригласил было с собой и Ивана Ивановича, но тот категорически отвел предложение:

— Благодарю. Я строитель и свою судьбу ни на что не променяю.

Так он и остался в старом наркомате. Но вскоре со всеми перессорился, уехал на Урал и тут ушел на научную работу. Теперь, получив телеграмму от Кораблева, он немедленно же прибыл в Чиркуль и уже несколько дней поджидал своего «шефа», как он называл Кораблева.

— Явился,— сказал он, тепло здороваясь.— И не один. Прихватил еще инженера-металлурга Альтмана,— и, подняв голову, добавил: — Соскучился по вас. Очень.

— Обоюдно, Иван Иванович.

— Видите ли, мне вся эта местность известна, как своя квартира. Что будем строить? Вы ведь в телеграмме не указали.

— Разве? Простите, пожалуйста. Строить будем моторный завод. Значение такого завода, особенно теперь, в военное время, вы понимаете.

— Толково. Давно пора.

— Значит, как говорят, по рукам? Садитесь и начинайте творить то, что полагается главному инженеру, имея в виду, что у нас с вами есть разрешение строить завод, географическая точка и... никакого плана.

Иван Иванович снова свесил голову и уже не поднимал ее, боясь, что сейчас все разрушится.

— А наркомат? Они ведь меня предали остракизму.

— Это вам так кажется. А затем я имею полномочие подбирать людей по своему усмотрению.

В зеленоватых прищуренных глазах Ивана Ивановича вспыхнули огоньки, но он тут же погасил их.

— А вы не накличете беды на себя?

— Беда всюду