Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - Марина Сванидзе

Год с 85-го по 86-й внешне проходит без явных изменений. Горбачев пишет: «Работяги только стали посмелее высказываться». Себе Горбачев позволил примерно то же, что и работяги. Он дал интервью журналу «Тайм». Помощник Горбачева Черняев пишет об этом интервью:

Незадолго до интервью «Тайм» на Политбюро обсуждали итоги молодежного фестиваля в Москве. Весь разговор сводился к выяснению, были идеологические диверсии или нет. Потом взял слово Горбачев и вдруг сказал:

Это август 1985 года. Всего два года назад у власти был Андропов, и полгода назад Черненко – и тут вдруг пусть советские люди общаются с иностранцами.

Горбачев на Политбюро продолжает:

Слова Горбачева насчет общения советских людей с иностранцами и его же слова о том, что надо воевать за коммунистическую идею, взаимоисключающие. Но именно это противоречие отражает позицию Горбачева в 85-м году и в начале 86-го. Он хочет исправить, усовершенствовать ту систему, которая ему досталась. И уверен, что это можно сделать. Он так и говорит:

Последующее изменение его личных представлений об устройстве страны будет происходить на глазах у всех.

Первые изменения проявляются во внешнеполитической части доклада Горбачева на съезде КПСС в феврале 86-го. Горбачев с трибуны партийного съезда говорит, что народы мира и даже разные общественные системы объединены общими универсальными ценностями. Эта нормальная мысль, по советским меркам, – чистая крамола. Потому что означает, что мы не особенные, не самые правильные и что хватит нам отгораживаться от всего мира.

Делегаты XXVII съезда к разговору об общечеловеческих ценностях во внешней политике равнодушны. Внешняя политика – отдельно, внутренняя – отдельно. Во внутренней политике чувствительных для номенклатуры изменений нет. Общение Горбачева с населением – пустяки. Хрущев тоже себе это позволял.

Перестройка начнется неожиданно. И будет быстрой. Ровно такой, как эволюция взглядов Горбачева. Горбачевская перестройка – культурно-политическая. Когда в конце 80-х пойдет экономика, Горбачев отойдет на второй план. Но фокус вот в чем: пока первое лицо в стране не прошло свой путь политического развития, экономика должна была ждать. Горбачев проходит свой курс экстерном, за три года. Это сложно при его бэкграунде. Он окончил юрфак МГУ, но попал он в университет из Ставропольской станицы, о юриспруденции представления не имел, просто, как он сам говорит, ему импонировало положение судьи или прокурора. Он был принят на юрфак по крестьянскому происхождению, наличию трудового стажа и ордена Трудового Красного Знамени, который он получил в 17 лет за ударную работу на комбайне. В университете в учебе был упорным, но, судя по воспоминаниям, чувствовал себя в Москве провинциалом. Три года учился при позднем Сталине. Сохранил отчетливое воспоминание о борьбе с космополитизмом в стенах университета. Потом два года учился в оттепели. Ближайший приятель, сосед по общежитию – Зденек Млынарж. Млынарж, молодой человек левых взглядов, но европеец, – несомненное впечатление для парня из станицы. В 67-м Млынарж заезжает к Горбачеву на Ставрополье, вместе в горах ловят жуков, которыми увлечен Млынарж. Не могут не разговаривать.

В 68-м году Млынарж – секретарь ЦК КПЧ и один из идеологов Пражской весны, автор политического манифеста под названием «К политической организации общества на основе демократических принципов». Горбачев в это время второй секретарь Ставропольского крайкома КПСС. В свое время в крайкоме он начинал в должности заведующего отделом партийных органов. Горбачев в воспоминаниях пишет: «В компетенции отдела находились кадры, та самая номенклатура, в которую входили все значимые должности, начиная с партийных и кончая директорами предприятий, председателями колхозов. То, что называлось «подбор, расстановка и воспитание кадров». Именно это обеспечивало крайкому реальную власть». Правда, при этой номенклатурной работе у Горбачева есть постоянная собеседница, жена, склонная к анализу. С ней они ведут бесконечные разговоры. Горбачев уточняет в воспоминаниях, что серьезные разговоры после переезда в Москву ни в доме, ни на даче не вели. Только вне стен. Говорит, что в ночь перед назначением генсеком сказал жене: «Так дальше жить нельзя». Вся последующая политическая трансформация – за три года.

Как человек, прошедший советскую аппаратную школу, Горбачев уверен, что любую проблему можно решить путем смены кадров. Меняет. Выясняется, что прока нет. Люди заточены под систему, которая не терпит самостоятельности. В июне 86-го года Горбачев на Политбюро будет говорить:

При этом Горбачеву хорошо известно о других навыках бюрократии. Хрущев был смещен именно аппаратом, для которого хрущевская политика была слишком беспокойна. Отсутствие опоры в лице бюрократии может обернуться потерей власти.

Вероятно, и по этой причине тоже Горбачев начинает говорить о необходимости перестройки партии, о том, что «без этого ничего не выйдет, кроме говорильни». Горбачев все чаще настаивает на возвращении к ленинским принципам и при этом уже говорит об изъянах однопартийной системы, которую именно Ленин оставил стране в наследство. В июле 86-го года Горбачев говорит:

И дальше:

В партии, из которой он вышел, он не чувствует опоры. Вероятно, и поэтому тоже в августе 86-го во время поездки на Дальний Восток Горбачев скажет:

Несомненно, в этот момент, говоря «гласность», Горбачев не имеет в виду свободу слова в ее настоящем смысле. И тем не менее гласность – это абсолютная новость для страны. Несколько поколений выросли, не зная, что такое бывает.

Летом 86-го года Горбачев скажет: