У каждого свое зло - Фридрих Незнанский

И снова — ни ответа ни привета. Мертвая тишина.

— Что за чертовщина? — пробормотал гость. — Вроде старик писал, что не в состоянии ходить. Может быть, он принял снотворное… И дверь открыта… — Антон Григорьевич! — опять позвал он, на этот раз во всю мощь своих легких.

И вновь молчание — мрачное, напряженное, какое-то неестественное.

Остроумов медленно вошел в комнату. Осмотрелся. Тщательно убранная кровать под высоким необычным балдахином, возле старинного овального столика — вольтеровское кресло с прогретыми от времени и многочисленных прикосновений подлокотниками. И везде на стенах — картины. Большие, маленькие, яркие, совсем темные… Ситцевые занавески еле заметно колыхались от дыхания утреннего холодка. Остроумов ткнул дверь в смежную комнату. И остолбенел.

Он увидел книги, много книг.

Леонид Александрович стоял в восхищении, не в силах пошевелиться, настолько это дивное фантастическое зрелище овладело всем его существом. Что-то похожее он ощущал только в детстве, впервые попав на встречу Нового года в леспромхозовском клубе, где не видавших до того никаких чудес детишек встречала нарядная елка, а самое главное — живой Дед Мороз, раздающий всем щедрые подарки в картонных баульчиках с нарисованной золотыми блестками кремлевской башней…

Он разглядывал фолианты, и в голове у него словно завертелась праздничная карусель: и тот Новый год, и эти драгоценные книги, и любимые им птицы, такие же яркие и нарядные, как новогодний праздник…

Он тянулся к книгам, и они словно тянулись к нему, потому что в них можно было узнать и про тех птиц, которые живут в разных уголках земли, и про тех, которые давно уже вымерли, и про тех, которые занесены в не спасающую их Красную книгу… Он уже несколько лет жертвовал баснословные суммы на борьбу с таким богомерзким явлением, как уничтожение людьми их меньших «братьев». Но пока все его (и не только его) попытки оказывались тщетными…

Это наваждение настолько овладело им, что Леонид Александрович не сразу среагировал на камуфляжных мальчиков, ворвавшихся в красновскую квартиру с дикими воплями:

— А ну, руки, гад! Лицом к стене! Ноги — врозь!

Ребята в камуфляже не сомневались, что перед ними тот, из-за кого подняты на ноги лучшие силы московской милиции. И немудрено — со спины Леонид был похож на брата, как две капли воды. Такой же высокий, косая сажень в плечах, светлые, коротко стриженные волосы…

— Вы что? — недоуменно спросил пробуждающийся от своего наваждения Леонид. — Что случилось-то? Э, э, погодите, ребя… — пробормотал он и, увидев направленный на него автомат, повернулся к бойцам лицом, чем, похоже, вызвал новый прилив злобного энтузиазма.

— Стоять, падла! — заорал один из камуфляжников — поджарый, темноволосый, по-видимому старший группы. И, подняв при этом руку, призывая своих к вниманию, приказал: — Сдавайся по-хорошему, Остроумов.

— Какого черта! — возмутился Леонид. — Я приехал сюда…

— А ну молчать! — гаркнул все тот же боец. — Ты нам зубы не заговаривай! — И по омоновской привычке замахнулся было на него прикладом.

Когда человек с пятнадцати лет ворочает бревна в леспромхозе, после чего служит в десантных войсках, а потом, даже став миллионером, каждый день мучает себя на тренажерах, чтобы не потерять форму, — это не может не сказаться на его здоровье. В положительном, разумеется, смысле. И когда поджарый попробовал огреть его прикладом по почкам, Леонид мягко ушел в сторону и нанес нападавшему сокрушительный удар слева в челюсть — так, что старший группы ОМОНа пролетел несколько метров по комнате и, сметая на своем пути стулья и журнальный столик, впечатался в стену с драгоценными картинами. Увидев, какая унизительная участь постигла старшего, четверо его подчиненных тотчас же набросились со всех сторон на Леонида. Но, видать, не зря ребят предупреждали, что преступник особо опасен: ловким движением этот страшный урка в момент стряхнул с себя противников.

И все-таки их было слишком много на одного. Леонид предусмотрительно отскочил за массивный платяной шкаф и выхватил «вальтер». Он никогда не пользовался услугами телохранителей, ибо, вообще-то, умел и сам постоять за себя. Но, приезжая в Россию, он, помня о том, что береженого и бог бережет, обязательно поддевал под одежду кевларовую пуленепробиваемую кирасу и клал в карман «вальтер», стреляющий попеременно газовыми и ослепляющими зарядами. А иначе, похоже, здесь уже было нельзя. Как у америкосов был когда-то Дикий Запад, так тут теперь обнаружился вдруг Дикий Восток…

— Э, э, орлы! Вы что, с ума, что ли, посходили? — прорычал Остроумов, отпихивая настырно лезущего на него парнишку со смешными белобрысыми космами, торчащими из-под черной маски с прорезями для глаз.

Но никто ему ничего объяснять не стал, а белобрысый, не выдержав, пустил-таки автомат в дело. Нет, не выстрелил (у них был строжайший запрет на стрельбу в помещении — только в самом неизбежном случае), он что есть силы ткнул Леонида стволом в солнечное сплетение. Ткнул и едва успел удивиться тому, как странно уперся во что-то автомат, и тому, что преступник никак не среагировал на его страшный тычок. То есть он среагировал, но не так, как хотелось бы бойцу. «Блин, да на нем же броник!» — успел подумать он, и это было последнее, что он успел. Потому что, взревев: «А вот это хрен тебе!» — Остроумов резким прямым отправил парня в нокаут.

— Только попробуйте еще сунуться! — глухо предостерег Леонид Александрович рвущихся в бой противников, никак не ожидавших от него такой непокладистости. Их, конечно, предупреждали, что он вооружен и очень опасен, но столкнуться с таким Голиафом они не рассчитывали…

— Сдавайся, Остроумов, — снова кричали ему. — Ты окружен и никуда не уйдешь! — Но Леонид Александрович не думал покидать свое убежище.

Похоже, пора было переходить к настоящим боевым действиям, к стрельбе на поражение. Но для этого нужен был приказ старшего. A старшим сегодня в операции был сам Вячеслав Иванович Грязнов…

Никто не знал, сколько бы времени продолжалась вся эта канитель, если бы дверь резко не распахнулась и на пороге не возник он сам. За начальником МУРа в разоренную схваткой комнату, еще недавно напоминавшую музейный зал, вбежал и глава «Глории».

— Отставить! — с порога заорал генерал. — Белов! Капитан Белов! Где ты, черт тебя подери!

Бойцы опустили «калаши», и генерал, раздвигая их, протиснулся в глубь красновской спальни.

— Где ваш капитан? — раздраженно обратился Вячеслав Иванович к одному из омоновцев. — И снимите вы наконец эти идиотские маски!

«Генерал, генерал», — тихо прошелестело в комнате.

— Где Белов, я спрашиваю! — снова трубно взревел Грязнов. Лицо его побагровело, стало страшным — Денис впервые наблюдал дядю в такой первобытной ярости.

— Вот он, товарищ генерал, — негромко пояснил кто-то, тыча указательным пальцем в стену, возле которой приходил в себя старший группы.

— Н-да… — задумчиво протянул генерал. — Что-то у нас в последнее время работа как-то не клеится, вы не находите? — спросил он у всех сразу. И без паузы добавил громко, обращаясь к человеку за шкафом: — Леонид Александрович, вы-то хоть целы?